Северные баллады. Вера Скоробогатова

солдат, на старших по званию, на пленных и на безоружных местных жителей. Злоба вытесняла страх, собирала силы, уменьшала боль. Он быстро стал лихим бойцом и поначалу воспринимал войну как приключение. Ему нравилось демонстрировать свою браваду и представлять ужас матери, от которой сбежал в армию. Пусть эта благополучная женщина терзается отчаянием, поняв, до чего довела любимого сына, заставляя осваивать профессию инженера. Антону казалось, будто все, кому нужна его жизнь, смотрят на него глазами матери.

      Опасность срывала с тормозов, давая остроту близкой и однозначной цели, чего не бывает в мирной жизни. Здесь всё было ясно и не приходилось думать о будущем. Ловкий, с пьяной сумасшедшинкой в глазах, Антон казнил и миловал с улыбкой – если выпадала возможность.

      Рядом в окопе, скрючившись, сидел длинный светловолосый парень, пермяк. Они вместе ехали в Чечню и держались друг друга с первого дня.

      На войне все ценят «чувство локтя» и уверенность в друге. Рождается братство по крови, которую были готовы вместе пролить, братство по совместно прожитой смертельной тоске, которое связывает крепче родственных уз и сохраняется десятилетиями.

      «Влад!» – Антон толкнул локтем друга, предлагая ему переползти правее, но безголовое тело парня упало на дно окопа. Дикий гнев подбросил Антона, как пружина. Готовый сокрушить всё, что попадется на пути, он бросился в дымный смрад. Словно в немой замедленной съемке, как цветок, рядом распустился еще один взрыв…

      Следом Антон с удивлением увидел белую палату. Из его носа торчали медицинские трубки. Пошевелиться не получалось, тело не слушалось, словно не имело к Антону отношения. Глаза смотрели лишь в одном направлении, больно было даже моргать. Боль пульсировала везде. Казалось, весь мир состоит из боли.

      Пришедшие к соседям по палате женщины пугались, принимая Антона за труп. Но ему уже ни до кого не было дела.

      Он стал мечтать о единственной – той, которая, в силу своей доброты и нежной наивности, могла бы любить его далекое от идеала существо. Чтобы плакала у его постели. Жалела его, внезапно ставшего беспомощным…

      Превозмогая дикую боль, он сберегал сознание. Усилием воли удерживал утекающие мысли и звал: «Где ты, Олеся? Страна сделала меня таким. Но я не видел в войне смысла и представлял, что защищаю тебя. А ты не идешь. Наверно, ты гуляешь с бандитами и всякими подонками. Тебе хорошо и весело. А я лежу тут. Это несправедливо. Зачем жить? Эй, кто-нибудь, дайте эвтаназию…»

      «Брр… Приснится же такое, – поежилась Олеся. – Почему страна? Страна – это люди, которые не хотели войны…

      Парень думает обо мне плохо… И хочет, чтобы я плакала… Разве любящие мужчины так говорят?»

      Антон

      Его родная деревня стояла неподалёку от древнего Свирско-Онежскош торгового пути. Во времена колонизации Севера восточными славянами это был единственный путь среди лесов и болот. С тех туманных пор на берегах Свири сохранились клады, и каждый подросток пытался их отыскать.

      Но