Через сотую долю минуты. Татьяна Георгиева

горячего кремня продолжусь

      в зазубренный рваный осколок.

      Сердце пустыни – родник, оттого волнистый песок

      на рассвете лучится мëдом,

      и не вместишь, не обнимешь взглядом неизреченность дали.

      Сердце моë – ты, и пока я дышу

      под вздымающимся небосводом,

      буду горстями вычерпывать страхи твои и печали.

      Если исчезнешь, то сквозь тернии, дёрн, окаменелости, глину

      я продираться начну к тебе ростком,

      сколько хватит в нëм травяной и упрямой силы,

      неся, как стяг, нелюбовь к бездействию как к первопричине

      того, почему все мы не пламенеем,

      а лишь звеним, пустеем и стынем.

      Ты – возможно, последняя и единственная моя святыня,

      оттого никто и ничто у меня тебя не отнимет.

      Время мужества

      А составы тянутся цепью на поле брани

      и оттуда чуть меньше числом – в Небесный град.

      Мы стоим на перроне с огромным скарбом

      ненужных знаний,

      пороков и оправданий.

      Господи, в моей затворённой гортани

      бездна звуков, но я не могу кричать…

      Наступает время мужества и молитвы,

      я прошу, укрепи её, вознеси.

      Мне сказали два человека из жерла битвы:

      доживает граница считаные часы.

      Неприметен камень краеугольный,

      без него вскипает пылью, обрушивается стена.

      Нам, внезапно поднявшимся на колокольню,

      открывается истинная война,

      и её причины, и бездорожье,

      и неистовая глухота,

      если взглянуть друг в друга глазами Христа

      или из самого сердца, что часто одно и то же.

      Алая осень

      Моя алая осень начнётся позже, ну а пока

      я иду между капель, лишь несколько на рукав.

      Собираю лучи один к одному острым краем кверху,

      ощущаю, как мне просторны сияющие доспехи.

      Через сотую долю минуты я выйду в звенящий дождь.

      Он пройдёт сквозь меня, как клинок, навылет и сплошь.

      Я тогда уже буду знать, что ты никогда не придёшь, –

      ты в краях незнаемых, где отступает старость

      и меркнет ложь…

      В этот самый миг мелодия моей осени вспенится, как река

      грозовая, что опрокидывает навзничь

      и топит высокие берега.

      Я увижу тебя в дожде, мы встанем к руке рука,

      ты посмотришь тепло и медленно,

      но уже из долгого далека…

      Через сотую долю минуты. Ну а пока

      я иду.

      И дорога радужна и легка.

      Я смотрю, как в луже дрожат колеблемы алые два лепестка,

      как ладони кленовые держат юные облака

      цвета сапфира и молока.

      Ну а пока…

      «В лодке»

      Моя светлая

      Лет в пятнадцать думал, что я из особого теста,

      бросая себя в подтексты, раздаривал на протесты,

      толковал превратно мысли, вырванные из контекста.