Земская учительница. Татьяна Ткачук

ь и броскость.

      Стоял конец октября, часто моросил холодный, нудный дождь, ночами случались заморозки. Природа готовилась к долгому зимнему сну.

      Но даже унылая серость не мешала наслаждаться свежим воздухом трем девушкам, одетым неброско и скромно, однако довольно тепло, чтобы не испытывать неприятного чувства зябкости.

      Девушки были вольнослушательницами учительских курсов, которые уже на протяжении нескольких лет организовывало губернское преподавательское сообщество при поддержке самого предводителя дворянства, князя Игнатия Матвеевича Зарецкого. Вот уже два года они готовили себя к учительской стезе, посещая обязательные лекции и не совсем обязательные практические занятия. За это время девушки сдружились и, едва выпадала свободная минутка, выбирались втроем куда-нибудь – в парк, вот как сегодня, или с кондитерскую мадам Марешаль, где продавались восхитительные пирожные, так и таявшие во рту.

      Правда, частые визиты в кондитерскую, носившую волшебное название «Марципан», подруги не могли позволить себе – все они происходили из обедневших дворянских семейств, которые не только не в состоянии были приготовить достойное приданое своим дочерям, но зачастую те были вообще сиротами.

      Только одна из трех барышень – Мария Станищева – жила вместе с родителями. Две другие девушки прибыли из отдаленных земств и, пока продолжалось их обучение на курсах, вынуждены были снимать угол на двоих в меблированных комнатах, за который платили пополам. Но и для того, чтобы найти средства для оплаты жилья, приходилось идти на различные ухищрения, чтобы только выполнить какую-никакую работу и получить за нее оплату.

      Так, мадемуазель Евлалия Соковнина, которую подруги звали по-простому Лялей, с легкостью оперировала даже самыми сложными числами и вот уже почти год подрабатывала счетчицей в конторе купца Крупеникова, и даже подумывала принять настойчивые просьбы своего работодателя и после окончания курсов окончательно перейти работать к нему. Однако пока ее останавливало то, что у девушки не было иной крыши над головой, нежели та, что снимала она вместе с Варварой Степановной Гурьевой, которая твердо намерена была вернуться на родину, где жила ее старая бабушка – единственная родственница. Да и грезила Варенька тем, что станет-таки учительницей и будет нести искру просвещения крестьянским ребятишкам.

      Варенька была сиротой и бесприданницей. Батюшка ее, из обедневшего дворянского рода, служил земским доктором и душа в душу жил-поживал с горячо обожаемой супругой, исцеляя больных в меру своих способностей и имеющихся лекарств. Однажды, когда Вареньке было уже десять лет, в ночь, в буран, поехал он к тяжелому больному в соседнюю деревню, как ни отговаривала его жена, словно предчувствуя грядущую беду. «Лизонька, я клятву Гиппократа давал! Это мой долг – ехать! Там ребенок захворал. Кто, если не я?» – увещевал он супругу, пытаясь мягко отцепить ее пальцы от своего полушубка.

      Но женщина только мотала головой и повторяла:

      – Нет, Стёпушка! Заклинаю тебя, не в этот раз! Чует мое сердце – быть беде! А если с тобой что-то приключится?! Как мы тогда останемся – и матушка твоя, и мы с Варенькой?..

      – Да что со мной сможет приключиться, душа моя? Я только в Сокольниково и мигом обратно! Не успеешь и соскучиться, милая!

      Поцеловал супругу в щеку, пощекотав короткими усами, и уехал на санях с мужиком, посланным за доктором. Ребенка-то больного он спас. Да вот беда-кручина – сам простыл, возвращаясь домой. Да так, что заболел и вскоре сгорел от лихорадки.

      Бедная вдова, без памяти любившая мужа, после похорон как будто спряталась, погрузилась в свой, ведомый только ей самой мир. И сколько ни пыталась растормошить ее свекровь, мать безвременно ушедшего супруга, сколько ни указывала ей на то, что у нее есть еще маленькая дочь, которую надобно растить – все было тщетно. Безутешная вдова просто не захотела жить и тихо угасла спустя полгода, оставив сиротку на бабушку и взяв перед смертью со свекрови клятву не оставлять Варюшу.

      Так девочка лишилась обоих родителей. И единственным родным человеком в целом мире стала для нее бабушка Аграфена Марковна – женщина образованная, мудрая и воспитанная. Да вот только все ее образование и воспитание не помогло сохранить постепенно ветшавшую усадьбу и таявшее состояние.

      Однако надо отдать ей должное, эта во всех отношениях достойная дама вложила в головку внучки многие знания – и из наук разных, и касаемо бытовых навыков. Поэтому Варенька могла и вышивать, и по-французски читать, и даже в танцах не оконфузиться. Правда, танцы эти модны были в дворянском обществе лет сорок назад.

      А потом девушка загорелась идеей о том, что в деревеньке, которая все еще числилась за Гурьевыми, хотя и крепостное право было отменено уж два десятилетия тому назад, следует открыть школу для крестьянских ребятишек. Бабушка, грустно посмеиваясь над причудами внучки, отвечала ей, что прежде чем открыть школу, надобно отыскать учителя, а тому платить необходимо за работу его.

      Вот тогда-то Варенька заявила, что читала она в «Губернских ведомостях», которые видела как-то у попадьи в доме, будто открыли в губернии курсы учительские, да не просто