Невеста и Чудовище. Нина Васина

руку в свою и слегка пожал. Потом обшарил меня глазами и еще больше развеселился. Я пожалела, что не надела парик.

      Байрон провел меня в гостиную с камином, я села поближе к огню, а отец с сыном на диван. Они одинаково расслабились, скрестив руки на груди и вытянув ноги. Некоторое время я, опустив голову, осматривала четыре огромные ступни в одинаковых шерстяных носках с веселым рисуночком.

      – Это мама вяжет, – заметил мое внимание Байрон и уточнил: – Когда хорошо себя чувствует.

      – А когда плохо себя чувствует, она распускает все, что связала, – все так же весело продолжил Вениамин Бирс.

      – Да, – кивнул Байрон.

      Мы помолчали.

      – А вас действительно зовут Лилит? – вдруг спросил Бирс.

      Я растерянно кивнула.

      – Не Лиля, не Лилиана?

      – В паспорте записано «Лилит Марковна Бондарь», – совсем уж глупо объяснила я.

      – Чудно! – всё улыбался Бирс.

      – Да, – кивнул Байрон, покосившись на отца.

      – Набокова читали? – спросил Бирс.

      Я посмотрела на Байрона и созналась:

      – Не все.

      – Стихи – точно не читали, – кивнул Бирс.

      – Я не знала, что он писал стихи.

      – Да, – кивнул Байрон и занялся осмотром своих ногтей.

      – У него есть чудное стихотворение «Лилит». Совершенно невероятное. Предвестник, так сказать, «Лолиты». Вы ведь рыжая?

      Пока я растерянно соображала, что ответить, Байрон уверенно заявил:

      – Да. У Текилы желтые вьющиеся волосы. – Подумал и уточнил: – Были.

      – Я так и думал! – кивнул Бирс. – «От солнца заслоняясь, сверкая /подмышкой рыжею, в дверях / вдруг встала девочка нагая / с речною лилией в кудрях...» – продекламировав это, он откинулся на спинку дивана и сцепил руки на затылке.

      Я растерянно молчала. Закрыв глаза, с легкой улыбкой Бирс читал дальше:

      – «...я близко-близко видеть мог, / как дочка мельника меньшая / шла из воды, вся золотая, / с бородкой мокрой между ног...» – Бирс пошевелил ступнями и мечтательно продолжил: – «...Без принужденья, без усилья, / лишь с медленностью озорной, / она раздвинула, как крылья, / свои коленки предо мной». С медленностью озорной – это хорошо...

      Выждав паузу и поняв, что продолжения не будет, я спросила:

      – Вам нравится Набоков?

      – Нет, – тут же ответил Бирс. – Не нравится. Так, попалось случайно. У меня гениальная память. Запоминаю все, что когда-либо прочел. Шпионы, дети мои, в большинстве своем весьма трогательные люди. Вашему отцу, Лилечка, наверняка нравился Набоков. Меня же больше интересовал отец писателя. Который, кстати, был убит террористами в Берлине. На лекции Милюкова. Ему было всего 52. Иногда я ненавижу свою память.

      – Тогда, по логике, вы тащитесь от Байрона, – вздохнула я.

      – В этой личности не стихи меня привлекли, – возразил Бирс. – Не стихи. Мне Байрон близок духовно, – он повернул голову, посмотрел на сына и сильным уверенным движением обхватил его за шею и притянул к себе, прижавшись своим лбом к его.

      Растерявшись