Всего лишь навсего не вру… Сборник стихов. Ильдус Муслимов

      Нательный крест

      Кто сказал, что солдат на войне не молился?

      Врать не буду. Мой ротный, пока был живой,

      Перед боем всегда аккуратно, неспешно крестился.

      Да всё Бога просил рядом с ним пережить этот бой.

      У погибшего друга я бережно снял крестик с шеи.

      Разглядел с любопытством на нём я Исуса Христа.

      Тут упала со свистом к ногам моим мина в траншею.

      Я отпрыгнул, зажмурил глаза и губами коснулся креста.

      «Повезло тебе, паря» – услышал над самым я ухом.

      Предо мной в полный рост улыбаясь, мой ротный стоял.

      А всего в пяти метрах с дымящимся вспоротым брюхом.

      Жеребец, что впряжён был в орудие, навзничь упал.

      Плацдарм

      Был приказ: «Стоять будем насмерть!

      Окопаться! Ни шагу назад!

      Наш плацдарм – это тоже как паперть,

      За которой есть рай и есть ад».

      И киркой я вгрызался в ту землю.

      Оставляя потомкам завет:

      «Нет мостов между жизнью и смертью.

      Не ищите. У Бога их нет».

      Всё готово: окопы, землянки.

      И готов орудийный расчёт.

      Нервно ждём мы немецкие танки.

      Ну а дальше пусть как повезёт.

      Старшина всё шутил и смеялся:

      «Испугался фашист! Ясен хер!»

      А фашист незаметно подкрался.

      В виде «тигров» и в виде «пантер».

      Всё смешалось: железо и кости.

      Лица, крики, мольба, кровь и снег.

      Но я выжил, вернулся, и дожил свой век,

      Без вражды, без войны и без злости.

      В сорок первом

      Отыграли оркестры под утро, роскошные вальсы.

      И казалось, что всех ожидает лишь только успех.

      Но со школьной скамьи пацаны вдруг ушли в новобранцы,

      А из топких болот ещё с Финской подняли не всех.

      Листопад в сорок первом красиво швырялся листвою.

      И с понурыми лицами строем солдаты по Невскому шли.

      Не сравниться ничто с жутким страхом от женского воя,

      Когда стал невзначай ты свидетелем тяжкого горя:

      Похоронку на мужа, иль сына вручить ей пришли.

      А потом нас бомбили, и мы прятались все от налётов

      По подвалам домов, где могилой мог стать каждый дом.

      Закрывая глаза, я мечтал стать отважным пилотом,

      Чтоб схлестнуться в бою с кровожадным жестоким врагом.

      Тридцать седьмой

      Свирепый ветер. Он нагнал нам перемен.

      В повестке дня изменены вопросы.

      Вчера ты был известный всем спортсмен.

      Сегодня арестован по доносу.

      Сидят врачи. Да что там, кандидаты!

      Профессора, конструкторы, певцы…

      В тридцать седьмом, они все – супостаты.

      Английские шпионы. И дельцы.

      Ежовщина всех причесала. По-отцовски.

      Гребёнкой. Из винтовочных штыков.

      И пали те, кто восхищён был Троцким,

      Пополнив списки призрачных врагов.

      А по накатанной ушли и командармы.

      Забрызгав кровью на Бутырке пол.

      Вот Тухачевский, Блюхер вот ушёл…

      Таков финал осиротевших армий.

      Васька

      Из медсанбата я вернулся в свою роту.

      «Истосковался по ручному пулемёту?»

      Спросил меня с улыбкой, Васька с Таганрога.

      Я закурил и пробурчал: «Да так, немного…»

      «Ох и утюжили нас фрицы, – он добавил.

      Пока ты там здоровье парень правил.

      Потом нас мессеры загнали на болото.

      Утопло много… считай пол взвода.

      А на кануне твоего браток прихода,

      Атаковала нас элитная пехота.

      Брехать не буду. Обошли они нас с флангов.

      Пришлось добить нам в рукопашной этих гадов».

      Он замолчал и задремал. Оно понятно.

      Усталость нашего-то брата рубит знатно.

      У пехотинца сон, как у дитя глубокий.

      И к Богу путь, что ни на есть короткий.

      Осколок

      Я раненый лежал в степи под Сталинградом.

      Тогда была жара. И пот с меня шёл градом.

      Осколок,