Следствие слабости. Михаил Юрьевич Ефимов

аве отвергать теорию перевоплощения.

      Е.П.Блаватская

      Сегодня Павлу почему-то было особенно тяжело. Еще и сердце в последнее время начало потягивать. Вот зараза, как раз сейчас этого меньше всего хотелось. Стены до боли знакомого офиса, осточертевшего за годы службы в нём, будто вдруг начали ещё и на психику давить. А начальник, дурак, опять требует отчёт раньше положенного времени – трудоголик, черт бы его взял. Как же я его ненавижу, всю душу из меня за эти годы вытянул, жить не даёт. Он меня, похоже, тоже недолюбливает. Всё Петра в пример приводит. Тут же перед глазами всплыла чуть сутулая фигура в простецкой рубашке и джинсах, и напряжённые, но добрые глаза человека, которому Павел втайне завидовал много лет.

      «Ну, Пётр…», – вылились мысли в злость. Павел тряхнул головой, видение исчезло, но злость осталась. Он, ещё молодой и симпатичный, но уже с небольшим брюшком, встал с продавленного за годы сидения и томительного ёрзания на нём стула, и не спеша подошёл к столу у окна. Медленно и тоскливо вот уже пятый раз за день налил из электрического чайника кипяток и бросил в чашку пакетик.

      «Конечно, Пётр, тот вон, как вцепился в свой проект, так и молотит, не поднимая головы. А я что, обязан быть таким же? Стахановцы, к сведению, закончились лет пятьдесят как. Они просто жить не умеют – «не хлебом единым…», отдых и развлечения это тоже составляющие нормальной полноценной жизни. А… – Павел махнул рукой, – что он понимает?»

      Павел плюхнулся на стул и с удовольствием сделал маленький глоток.

      На этой нудной работе проходили годы, но только он начинал находить в себе силы хоть как-то сопротивляться своей лени, сразу появлялись непреодолимые преграды. Ну как непреодолимые? Просто он не привык перенапрягаться и выходить за комфортную зону. А «выше головы не прыгнешь» была его любимая поговорка.

      Как-то ранним утром, эдак часов в десять, когда Павел только пришёл на работу и уже собирался сесть с дороги за чашечку ароматного чая со сладким пряником, в кабинет заглянул Пётр. То, что суть его визита это просьба о помощи, стало понятно после первых же слов:

      – Паш, мы же вроде друзья? – начал он издалека.

      Павел насторожился. Если кто-нибудь тебя о чём-нибудь просит, значит, наверняка придётся напрягаться и делать какую-нибудь не свою работу. А оно ему надо? Ну кто Петю просит вкалывать за троих? Не я ведь. В тоже время и отказаться неудобно, может он ничего сложного не попросит…

      – Ну друзья, а что?

      – Да, понимаешь, я не успеваю свой проект закончить, что шеф на прошлой неделе дал. Ты знаешь, как он не любит, когда опаздывают.

      «Это тот проект, который он сам себе же и выпросил. Вот болван. И зачем спрашивается? Теперь, видите ли, не успевает, помочь ему надо, – порхали мысли в голове Павла. – Я вот возьмусь помогать и не успею. Не, я так пахать не хочу. Но отказать, это тоже как-то… Ну хорошо, ты сам напросился».

      – Ладно, помогу, раз просишь. Но учти, я с такой скоростью работать не могу.

      Пётр замахал руками:

      – Хорошо, замечательно! Ну ты же постараешься?

      Стараться Павел не умел и через три дня проект готов не был. На ковёр вызвали Петра.

      – Пётр Михайлович, я не вижу трёх глав проекта, – начальник, солидный человек в строгом костюме, вопросительно глядел через изящные цейсовские очки, в глазах его была заметна усталость.

      – Видите ли, – Пётр, на удивление начальника, был совершенно спокоен, – я не успевал и поэтому отдал три главы Павлу. Однако, как я теперь понимаю, он не справился.

      Начальник отдела был человеком динамичным и, не откладывая в долгий ящик, быстрым шагом вышел из кабинета. Через пять минут он вернулся, но теперь голос был раздражённым, а на тонком скуластом лице блуждала злость:

      – Павел сказал, что первый раз слышит о такой просьбе. Я разбираться не буду, но исходя из того, что проект поручен был именно вам, Пётр Михайлович, я объявляю выговор.

      Тогда Пётр побелел, как-то весь выпрямился, аж сутулость прошла, и вылетел из кабинета. Выяснять отношения к Павлу он не пошёл.

      Было тогда Павлу тридцать лет. Жизнь казалась одной сплошной сказкой, от которой надо было требовать удовольствий. Сильного переживания и уколов совести сей поступок, на удивление, не вызвал. «Ну а что такого я сделал? Пётр сам виноват, я предупреждал», – пел ему внутренний голос.

      Через пару дней, рассказав этот сюжет в красках другу Серёге, он, как полагается, получил от друга полную поддержку:

      – Да плюнь ты, Пашка, и на Петра и на начальника – дурака, забудь. Давай лучше выпьем и вспомним наши юношеские разухабистые приключения.

      С Серёгой всегда было хорошо – и понимал с полуслова и поддерживал, если что. Тут же вспомнилась старая избитая история, пропитанная насквозь детской романтикой и героизмом. Почему-то именно с неё мы чаще всего начинали наш экскурс по ностальгической истории нашей дружбы.

      – А помнишь, как мы в старых катакомбах пикник устроили? Ты с Алёнкой, я с Ксюхой, две бутылки портвейна…

      – Эх,