Грей. Кристиан Грей о пятидесяти оттенках. Э. Л. Джеймс

Я? Займусь любовью?

      Грей, следует избавить ее от этих иллюзий как можно скорее.

      – Нет, Анастейша, не значит. Во-первых, я не занимаюсь любовью. Я трахаюсь… жестко.

      Она ахает. Может, теперь хоть немного задумается. Одумается и поймет, что мое красивое лицо – это всего лишь лживая обертка.

      – Во-вторых, мы еще не покончили с бумагами, и, в-тре тьих, ты не знаешь, что тебя ждет. У тебя есть возможность передумать. Идем, я покажу тебе комнату для игр.

      Она в полном замешательстве, хмурит брови домиком.

      – Ты хочешь показать мне свою игровую приставку?

      Я хохочу в голос. Эх, детка!

      – Нет, Анастейша, не угадала. Идем. – Протягиваю ей руку, она охотно ее берет. Веду ее по коридору, потом наверх. Останавливаюсь возле двери в игровую комнату, сердце бьется в груди, как отбойный молоток.

      Вот и все. Как говорят киношники, либо плати, либо играй. Пожалуй, я никогда так не нервничал. Осуществление моих желаний зависит лишь от поворота ключа. Отпираю дверь и понимаю, что обязан перестраховаться.

      – Ты можешь уйти в любой момент. Вертолет стоит наготове и отвезет тебя, куда ты пожелаешь. Можешь остаться на ночь и уйти утром. Решать тебе.

      – Открой же эту чертову дверь, Кристиан! – упрямо требует она, скрестив руки на груди.

      Момент решающий. Я не хочу, чтобы она сбежала. Однако никогда прежде я не чувствовал себя таким уязвимым. Даже в руках Елены… Причина в том, что Ана совершенно не в теме.

      Открываю дверь и вхожу в игровую комнату. Мое убежище. Единственное место, где я могу быть самим собой.

      Ана застыла, изучая атрибутику, занимающую столь важную часть моей жизни: плети, розги, кровать, скамью… Она молчит, жадно разглядывая обстановку, и я слышу лишь биение своего сердца, отдающееся в барабанных перепонках.

      Теперь ты знаешь. Это – я.

      Она оборачивается и смотрит на меня пронзительно. Я жду, пока она хоть что-нибудь скажет, однако она молча проходит в глубь комнаты. Мне не остается иного, кроме как следовать за ней.

      Ана проводит рукой по замшевой плети, одной из моих любимых. Говорю, что она называется флоггер. Ана молчит. Подходит к кровати, рассматривает, с любопытством пробегает пальцами по резной деревянной колонне.

      – Скажи что-нибудь, – прошу я. Я не могу вынести ее молчания.

      – Ты делаешь это с людьми или они делают это с тобой?

      Наконец-то!

      – С людьми? – Я едва не фыркаю. – Я делаю это с женщинами, которые сами того хотят.

      Ана стремится к диалогу. Надежда есть.

      Она хмурится.

      – Если у тебя есть добровольцы, зачем ты привел сюда меня?

      – Я очень хочу делать это с тобой. – Мое воображение будоражат картинки: Ана, связанная во всевозможных позах то на кресте, то на кровати, то на скамье для порки…

      – Ой! – восклицает она и бредет к скамье. Не могу оторвать глаз от ее пытливых пальцев, медленно гладящих кожаную обивку. В ее прикосновении сквозят любопытство