Грустная любовь. Романтический парадокс и поиски смысла жизни. Кэрри Дженкинс

готовы тебя е***?»[8]

      Я знаю, что удержаться сложно, но решение этой проблемы не начинается со слова «Просто…». Просто не читай комментарии; просто не говори о полиамории; просто удали аккаунт в Twitter, YouTube, смени электронную почту, не приближайся к интернету и публичным дискуссиям. Это не решения проблемы. Если я перестану говорить и перестану включаться в обсуждения, игра будет проиграна. Кроме того, подобные реакции на мою работу – материал для моих исследований, мой ориентир. Они помогают мне понять социальную механику, действующую за кулисами. Эта работа мне небезразлична, и закрыть на это глаза значит сдаться.

      Бывают ли другие стратегии, кроме молчания? Один из вариантов – говорить еще больше. На некоторых публичных выступлениях я начала открыто заявлять о своем плохом психическом здоровье. Я говорила о том, что из-за депрессии мне сложнее решать задачи, с которыми я когда-то справлялась без труда. Сначала я намеревалась оправдать этим ухудшения в моей работоспособности, но я заметила, что аудитория с теплом встречает подобные признания. Я делала видимым то, какой ценой дается мне моя работа, и публике казалось это важным.

      Кроме того, я начала признавать ошибки, допущенные мною в процессе работы, а не скрывать их. Было больно. Стыдно. Я еще больше говорила о собственном стыде, и ко мне вернулось чувство облегчения и признания. В академических кругах мы приучены воспринимать наши ошибки как неудачи, признаваться в них считается слабостью. (Академическая сфера может быть немилосердной. Идеи и идеологии застаиваются, гниют. Не думаю, что это совпадение.)

      Еще одна возможная стратегия – это не делать ничего вообще. В статье в «Американ Спектейтор», посвященной мне и другим авторам, говорилось, что теперь мы, феминистки, «ненавидим даже любовь». Материал разлетелся по Сети, благодаря чему я обрела новых читателей, которые иначе не узнали бы о моем существовании. Вокруг меня постоянно кружат вихри из современных представлений о любви, и я могу изменить их движение одним своим присутствием. Даже (или, возможно, особенно) когда я стою не шелохнувшись.

      Стратегия, которая не работает, – это отступление в академическую сферу. Проблема этой стратегии заключается в том, что в академической среде – или, если на то пошло, где-либо вообще – невозможно укрыться от идей и культуры, формирующих нашу жизнь. Академическая сфера состоит из людей, а люди несут нажитый ими опыт всюду, куда бы они ни направлялись.

      Я работаю на академической кафедре философии, а философия – это дисциплина, печально известная тем, что в ней (всё еще) доминируют мужчины. Женщины в философии – это вызов ее самовосприятию как гиперрациональной, гиперлогичной, гипернаучной дисциплины, ибо эти качества определяют как мужские. Эта дисциплина представляет свою историю как процессию «великих мужчин»: Сократ, Платон, Аристотель, Кант, Витгенштейн, Ницше. Возможно, она допускает присутствие случайной женщины, демонстрирующей эти мужские качества – громкий голос, агрессивный

8

Подобные пересечения сексуализированного и гендерного расизма были менее удивительны для моих партнеров. – Прим. авт.