Дорога особого значения. Александр Тамоников

воскликнул Штеле. – Это означает, что мы с вами сможем понять друг друга и выстроить наши отношения к обоюдной пользе.

      – Да, конечно, – осторожно согласился Звягин.

      – Итак, вы добровольно сдались в плен немецким войскам… – сказал Штеле.

      – Именно так, – кивнул Звягин.

      – Отлично! – энергично произнес Штеле. – Но вот вопрос: а почему так поздно? Почему не в сорок первом или, скажем, сорок втором году?

      – В сорок первом и сорок втором году я не был на фронте, – сказал Звягин. – Я был в резерве. В глубоком тылу, на Урале.

      – Понятно, – кивнул Штеле и опять иронично прищурился. – Скажите, а если бы вы в это время были на фронте, то сдались бы?

      – Да, – ответил Звягин.

      – И что тому причиной? – спросил Штеле.

      – Причиной? – переспросил Звягин. Постепенно растерянность проходила, он стал себя чувствовать увереннее. – Да есть причины…

      – А именно? – вмешался в разговор второй собеседник – герр Эрлих, и Звягин даже вздрогнул от неожиданности.

      – Терпеть их не могу! – сказал Звягин. – Ни их колхозы, ни их пятилетки, ни их лозунги.

      – Что же, наши лозунги вам милее? – улыбнулся Штеле. – Чем же?

      На это Звягин не нашелся что ответить и лишь передернул плечами.

      – Ну, хорошо, – миролюбиво произнес Штеле. – Просто будем считать, что вы сдались в плен по идеологическим причинам. Я прав?

      – Именно так, – кивнул Звягин.

      – Да, но как вам это удалось? – все тем же миролюбивым тоном поинтересовался Штеле. – Все-таки вы командир дивизии. Так сказать, персона на виду… Неужто у вас все так просто? Захотел командир дивизии сдаться в плен – и вот он уже в плену! Так как же все получилось на самом деле? Расскажите подробнее о вашем пленении.

      Не нравился Звягину этот миролюбивый тон, ох как не нравился. Чувствовалось, что кроется в этом нарочитом миролюбивом тоне нечто другое – коварное, хищное, смертельно жестокое. Это было миролюбие змеи, готовой в любой момент броситься в смертельную атаку и ужалить. Но куда было Звягину деваться? Выбирать собеседников не приходилось, и уклониться от ответа на вопрос он также не мог. И потому он рассказал обо всем, что произошло: и о ночном неудачном бое, когда вся его дивизия угодила в огневой мешок, и об убийстве своего адъютанта, и об убийстве Кати тоже…

      Эрлих и Штеле слушали, не перебивая, они лишь изредка переглядывались между собой.

      – Вы закончили? – спросил Штеле, когда Звягин умолк.

      – Да, – сказал Звягин.

      – Что ж. – Штеле встал из-за стола и прошелся по кабинету. – Что ж… Подведем некоторые итоги. Итак, вы говорите, что сдались в плен по идеологическим соображениям.

      – Да, конечно, – поспешно подтвердил Звягин.

      – Однако то, что вы нам рассказали об обстоятельствах вашего пленения… – Штеле помолчал, выдерживая паузу. – Скажем честно, мы с коллегой вам не поверили.

      – Почему? – испуганно спросил Звягин.

      – Потому