Цена жизни – смерть. Фридрих Незнанский

как-то странно посмотрел на Турецкого, словно почувствовал в его словах подвох.

      – Вы уже не первый, кто выгораживает Сахнова. У вас, как я понимаю, есть какие-то факты?

      – Никого я не выгораживаю, – возразил удивленный Турецкий. – Просто высказываю версию. Вполне допустимую. На тебя что, кто-то давил в связи с этим делом? Костя… Константин Дмитриевич в курсе?

      – Я нашел одного бывшего пациента Сахнова. Он… подтвердил, правда при беседе, что наш уважаемый профессор снабжал пациентов наркотиками через доверенных сотрудников. Но официальные показания он давать отказывается – боится. И правильно делает, между нами говоря. Я что-то ничего пока не слышал о существовании российской программы защиты свидетелей. Так что хоть уверенность в причастности Сахнова у меня и есть, но фактов-то нет…

      Азаров замолчал, выжидающе глядя на Турецкого, очевидно собираясь теперь услышать его историю. Вопрос о давлении он, между прочим, аккуратно обошел, подумал Турецкий. Вообще парень – явно не промах. С этим делом ходит наверняка как по минному полю, но до сих пор не подорвался и не наложил в штаны. Но не это сейчас главное. Когда Азаров сказал про бывшего сахновского пациента, у Турецкого затеплилась надежда, почти уверенность.

      – Кто этот свидетель? – спросил он, стараясь не показать своей заинтересованности.

      – Александр Борисович, – усмехнулся Азаров, – вы прекрасно понимаете.

      – Ты мне не доверяешь? – выпалил Турецкий. – Нужно письменное указание от Меркулова?

      – Я вам доверяю, Александр Борисович, я же рассказал вам о свидетеле, хотя в материалах по делу вы не найдете о нем ни строчки. Но мне не известны причины вашего интереса, а не зная их, я не могу гарантировать ему безопасность, да и вы сами, скорее всего, тоже. Есть еще и второе «но», которое все и определяет: я сам не знаю его имени.

      – ?!

      – Он вышел на меня самостоятельно и обещал поддерживать связь более или менее регулярно.

      – Твой свидетель – мужчина?

      – Я бы сказал, совсем пацан: ему лет двадцать максимум.

      Промыслов отпадает. Обидно, подумал Турецкий. Ему тридцать два, и он наркоман, на двадцатилетнего никак не тянет.

      – А когда этот тип лечился последний раз?

      – По его словам, более года назад, но он может сознательно называть неверные сроки, чтобы я его не вычислил.

      – А ты не пытался сфотографировать и предъявить карточку сотрудникам клиники для опознания?

      – Нет, конечно, Александр Борисович, это было бы тактически неверно. Он сам на меня вышел и никаких рычагов, чтобы заставить его колоться, у меня нет. Пусть пока играет по своим правилам. Если я его засвечу – всем будет хуже.

      Может, подумал Турецкий, Азаров допросил информатора-агента какой-нибудь службы МВД или ФСБ и не может его афишировать? Один черт… После некоторых колебаний Турецкий достал фотографию Промыслова и протянул Азарову:

      – Поинтересуйся при встрече, что он о нем знает.

      Азаров