Серебряный капкан для черного ангела. Марина Болдова

холодком проник в открытые окна, отчего в доме всю ночь было свежо. И если бы не тревожные сны, ей, наконец, удалось бы выспаться. Аглая жила на юге двадцать пять лет, а привыкнуть к душному жаркому лету, которое начиналось уже в мае, у нее так и не получилось. Возможно, она бы рискнула вернуться в свой город на Волге, если бы не обещание Дмитрию дождаться его здесь. Умом понимая, что это бессмысленно – каждый вечер с бьющимся от волнения и надежды сердцем заглядывать в почтовый ящик, надеясь найти там письмо, открытку или записку, на худой конец, Аглая упорно выходила за калитку, ключом отмыкала маленький висячий замочек и заглядывала внутрь ящика. Но после того как она отказалась от подписки на газеты, все чаще находила там лишь рекламные листовки. «Агуша, ты только живи здесь, не уезжай. Я переиграю их, слышишь. Пусть через несколько лет, но переиграю. И тогда я смогу вернуться. Ты сразу найдешь в почтовом ящике весточку. Дождешься?» – шептал он ей, прижимая к себе так сильно, что она запомнила из этой последней встречи только эти слова и боль его объятий. Аглая потом долго гадала, кто такие эти загадочные «они». И ждала той самой весточки. Сама порой не понимая зачем ждет…

      Аглая подложила в самовар щепки и еловые шишки, с помощью кирзового сапога раздула огонь. К чаю «с дымком» ее приучил муж.

      «Намутил-таки всерьез любимый Олежек или терпение у Берты закончилось? Ведь не расскажет ничего, можно и не спрашивать. Интересно, она вещи забрала? Если все, то ушла от него надолго. Или навсегда? И мне непонятно – почему из собственной квартиры всегда бежит она, а не выгоняет его?» – Аглая вопросительно посмотрела на дочь, которая застыла в дверях, словно раздумывая, не вернуться ли в дом.

      – Расскажу позже. Да, мам, Олег накосячил. Да, не прощу. Знаю, ты предупреждала. Закрыли тему? – Аглая пожала плечами. – Я не завтракала, кстати, а ты и не спросила, – обиженно заметила Берта.

      – В холодильнике оладьи, разогрей. Чаю налью. Хочешь кофе, свари сама, – спокойно отозвалась Аглая, понимая, что на самом деле укоризненный взгляд дочери относится не к теме завтрака. Не нравится ей, что мать уже в который раз просчитывает шаги зятя наперед. Полгода назад Берта уже возвращалась домой. «Вещи не торопись раскладывать по полкам, твой муж вечером за тобой примчится. А ты его простишь, дурочка», – предупредила она тогда дочь и быстро покинула комнату Берты, чтобы не слышать ее гневных возражений…

      – Добрая ты, мам… а я тебе вообще родная? Или к порогу подбросили? – спросила Берта вроде бы в шутку, но Аглая насторожилась. Что? Что она как мать делает или говорит не так?

      – С чего вдруг такие вопросы? Завтракать не предложила? Так ты здесь такая же хозяйка, как и я. Не в гостях ты здесь, дочь, а дома…

      Берта, ничего не ответив, ушла.

      «…Ты меня не любишь! Заставлять ребенка стирать руками носки бесчеловечно! Каждый день я их тру, тру!» – кричала ей восьмилетняя Берта, слизывая слезы со щек и натирая хозяйственным мылом пятку белого носка. «Так у тебя их три пары, а в школу ты ходишь пять раз в неделю», – спокойно объясняла