Упорядоченное. Ник Перумов

бушка же зовёт, – я не удивился говорящему коту.

      – Зовёт. И надо спешить. Только дорога у нас с тобой дальняя.

      – Дальняя? Улицу перейти!

      – Не перейти, – наставительно пояснил кот, – а выйти сперва на Вторую Дачную, по ней до сквера Героев, повернуть на Первую Дачную, с неё на Осипенко, а с неё на Расковой, и уж только потом на Косую, а уж с Косой можно и к нам на Чкалова.

      – Зачем? – удивился я. – Далеко так!

      Коту я не удивлялся. Совершенно.

      – Далеко, – согласился тот, не сводя с меня пристального взгляда. – Потому и спешить надо. Вкругаля пойдём. Посолонь… А то опоздаешь… – он сделал паузу. – К обеду опоздаешь, говорю.

      – А, знаю, – засмеялся я. – Я Крапивина читал вчера. “Голубятню на жёлтой поляне”. Вот ты мне теперь и снишься. Я сплю, и ты – из моего сна! Верно?

      – “Голубятню”, говоришь? – Кот почему-то отвёл глаза, задумался. – Гм, ну да, конечно. Я из твоего сна, а ты спишь. Ну, вставай, соня! Мне недосуг. Ещё дел по горло.

      И мы пошли – я и пушистый кот. Прямо по Второй Дачной. Проехала мимо автолавка, белый автобусик с надписью “Latvija” над узкой щелью радиатора, свернула во Второй Дачный переулок, загудела призывно. Прополз медленно и солидно 408-ой “Москвич”, о, а вот и “Победа” дяди Пети, соседа нашего.

      Однако ушли мы с котом совсем недалеко.

      – Эй, задрыга!

      Я вздрогнул. Рыжий Пашка, из параллельного «б», первый хулиган четвёртых классов. И с ним ещё двое, вечная парочка – Синяк с Ремнём.

      – Чё, в штаны наложил вчера? – ухмыльнулся Пашка. – Махаться один на один не вышел?

      – А знаешь, что с теми бывает, кто трусит да крысит, через окно раздевалки сдрищивает? – осведомился Ремень.

      Ремень – здоровенный, стриженый под ноль, учителя от него все стонут.

      Кота рядом со мной они словно не замечали.

      – Кто крысит, тому тёмную устраиваем! – загоготал Синяк. Из всей троицы он самый хилый, но самый вредный и отчаянный.

      – А с тобой, задрыга, и тёмную много чести, – Пашка сплюнул. – Мы тебя и так, при свете!

      В животе липкий комок страха, и потом покрылся лоб.

      Я тогда сбежал от них, да, через окно раздевалки, хотя договорился с Танькой, что… что она меня подождёт.

      После школы вместе до троллейбуса дойдём.

      Но я испугался этой троицы, сбежал.

      И Таня больше со мной уже не ходила и вообще долго не разговаривала.

      Откуда тут взялись эти трое?! У нас каникулы! Учебный год уже месяц как кончился!

      Я поглядел на кота, но тот сидел себе рядом, безмятежно умываясь.

      – Кот!

      – Какой кот? – удивился Пашка. – Ты мне зубы не заговаривай, задрыга! Говори, махаться будешь?

      Махаться я не умею.

      Не умею, но – встаю, как положено.

      Пашка ухмыляется, широко размахивается, намереваясь заехать мне в ухо.

      …Бабушка всегда говорила – не дерись, угодишь в милицию, в детскую комнату, из школы вылетишь, в 9-ый класс не возьмут, в ПТУ пойдешь!

      Драться нельзя, я знаю. Хулигану как с гуся вода, а тебе «жизнь сломают", твердят взрослые.

      …Но, пока Пашка замахивается, я чуть подшагиваю, и бью его прямой левой, с доворотом бёдер, прямо в большой веснушчатый нос

      Ой!

      Я же так не умею!

      Я никогда никого не бил в лицо!

      Пашка спотыкается, ломается, складывается пополам и падает.

      Прижимая ладонь к лицу, а между пальцев – алые струйки.

      Синяк и Ремень пялятся на меня в немом изумлении.

      – Бежим, – вдруг шипит мне кот. – Прыгай через него! Меж ними – и бежим!

      И мы бежим.

      Хотя за нами никто не гонится.

      Мы пробежали квартал по Второй Дачной, и кот впереди меня вдруг резко сворачивает в переулок Островского.

      Там Вадька живёт. В случае чего – к нему заскочим…

      – Заскакивать не будем, круга дадим, – слышу я от кота. – Ничего, успеем…

      И по-прежнему не удивляюсь. Ни своему умению, ни говорящему коту-поводырю.

      Переулок Островского короткий, вон уже и Первая Дачная, над ней пыль – видно, только что грузовик протащился.

      И за пылью я вдруг вижу её.

      Таньку Махнину.

      Ту самую. Она стоит и глядит прямо на меня, глядит растерянно как-то, словно домашку дома забыв. Хотя, конечно, она никогда ничего не забывала.

      – Т-тань?

      Они что, сговорились все? Сперва Пашка с Синяком да Ремнем, а теперь ещё и она.

      Щеки у меня горят. Ой, ой, ой, до чего же стыдно…

      Она меня ждала, а я струсил.

      – Сашка, привет, – грустно говорит она мне. – Послушай, тут такое… помощь нужна…

      Кот внимательно глядит на меня.

      …Мы