Германия в ХХ веке. Александр Ватлин

но никто не решался убедить императора в необходимости реформ. «Его неизменное стремление подняться над партиями вело лишь к укреплению авторитарного режима, и в то же время сам он оказывался под растущим давлением военщины, бюрократии и разного рода придворных группировок», – справедливо отмечает английский историк Гордон Крэйг. Нестабильность власти порождала тягу к политическим фантазиям и непродуманным решениям. Признав после выборов 1912 г., что ему так и не удалось стать «народным монархом», Вильгельм II удвоил свою активность на внешнеполитической арене.

      Наследие Бисмарка в этой сфере оказалось гораздо более хрупким, нежели во внутренней политике. Знаменитая фраза из речи «железного канцлера» в рейхстаге – «мы, немцы, боимся только бога и больше никого на свете», ставшая боевым лозунгом экспансионистов, на самом деле имела вполне мирное окончание («именно потому мы ценим и храним мир»). Ни для кого не являлось секретом, что Франция будет искать пути для реванша. Система международных договоров, заключенных Германией в 80-е гг. XIX века, создавала скорее паутину взаимных сдержек и противовесов, нежели бетонные конструкции военно-политических блоков. «Союз трех императоров», обновленный в 1881 г., являлся данью традициям Венского конгресса. Образ Наполеона продолжал преследовать европейских монархов, и этот фактор играл не последнюю роль во внешнеполитических расчетах. Рано или поздно Германии пришлось бы выбирать между АвстроВенгрией и Россией, интересы которых столкнулись на Балканах. В случае революции в Вене и Будапеште можно было рассчитывать на возрождение великогерманского варианта и округление границ страны. В случае революции в России приходилось считаться с опасностью панславистской экспансии, угрожавшей восточным владениям империи. В 1890 г. Германия отказалась от продления договора безопасности (Rückversicherungsvertrag) с Россией, заключенного только три года тому назад.

      Принимая отставку Бисмарка, Вильгельм II заявил: «Курс остается прежним. Полный вперед!». На самом деле внешнеполитическая стратегия радикально изменилась – бисмарковская Германия жила плодами одержанных побед, вильгельмовская – предвкушением новых. Сближение с Великобританией в период канцлерства Каприви так и осталось ничего не значащим эпизодом. Трудно было рассчитывать на то, что владычица морей потеснится, пропустив Германию в круг колониальных держав. Для того, чтобы разговаривать с ней на равных, утверждали советники Вильгельма, нужно сначала нарастить стальные мускулы. В эпоху империализма подобные идеи витали в воздухе. В современной историографии преобладает мнение, что агрессивность внешней политики Германии начала ХХ века определялась не столько борьбой за мировое господство, сколько досадой опоздавшего и обостренным чувством ущемленных интересов. Стремление во что бы то ни стало «уважать себя заставить» стало ее лейтмотивом, который точно выразил Бюлов, выступая в рейхстаге 6 декабря 1897 г.: «Времена, когда немцы