Синдром раскрытого сердца. Наталия Экономцева

ном лагере ты делала это тысячи раз. Ничего нового.

      Я стараюсь дышать ровно и размеренно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Действительно, ничего нового. Но раньше это были просто тренировочные мишени. А сейчас – впервые – все по-настоящему.

      – Смотри внимательно. Сейчас ты увидишь цель. Она выйдет из торгового центра на той стороне. У тебя будет около минуты, чтобы изучить движение и подпустить ее ближе. Готовься.

      Я смотрю на фотографию, которую уже изучила вдоль и поперек, и перевожу взгляд на двери торгового центра. Они плавно поворачиваются, выпуская несколько человек. Я узнаю ее сразу. В горле пересыхает, по спине бегут мурашки.

      – Фиксируйся не на ней, а на прицеле, – шепчет он. – Дыши глубже, сейчас твоя рука, твой прицел и твоя цель станут едины И тогда медленный вдох, медленный выдох и выстрел. Видишь ее?

      – Нет, – хрипло говорю я.

      – Нет?! Ты что, ослепла?!

      – Я не ослепла – вижу ее как на ладони. Но я не могу. – И я бессильно опускаю руку. Локоть наконец-то расслабляется.

      – Что значит «не могу»? – шипит он.

      – Посмотри на нее: она же совсем девчонка! Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать? Она выглядит как ребенок!

      – Ты прекрасно знала, как она выглядит, когда отправлялась на задание. Тебе передали фото неделю назад.

      – На фото она совсем другая, посмотри сам! – быстро шепчу я и тычу пальцем в смятую фотографию отвратительного качества, распечатанную на цветном принтере. – Эта прическа, этот макияж, платье дурацкое в воланах… Как будто на десять лет старше… А тут она просто какой-то несмышленыш!

      Джинсы с дырками на коленях, простая белая майка, темные волосы завязаны в высокий хвост, косолапит, как первоклашка. Я смотрю на невысокую девушку, которая растерянно оглядывается по сторонам, как будто не может решить, куда ей идти. Точно как первоклашка на школьной линейке, которая потерялась и ищет маму! На глаза наворачиваются слезы – в таком состоянии я не попаду в цель и с трех шагов.

      – Видимо, я на это не способна. Извини.

      – Ты способна. Ты самая меткая в лагере.

      – Но сейчас я просто не могу! Это неправильно!

      – С чего ты взяла, что знаешь, что правильно, а что – нет? Раз Он, – тут мой учитель со значением поднимает палец вверх, – решил, что так правильно, значит, так оно и есть. Это не твоего ума дела. И даже не моего. Все твои решения остались в прошлой жизни, ты же знаешь. От нас с тобой уже ничего не зависит.

      Я подпрыгиваю как ужаленная.

      – Как это не зависит?! Все зависит именно от того, кто стреляет. А я отказываюсь! Отказываюсь выполнять это решение.

      Я скрещиваю руки на груди и упрямо поднимаю подбородок вверх.

      – Послушай, – примирительно говорит он. – Ты же понимаешь, что вместо тебя придет тот, кто выполнит. Все, что ты можешь выиграть для этой девчонки, – это пара дней. Может быть, неделя. По большому счету, ничего не изменится. Что решено, то должно быть исполнено.

      Он вздыхает, как будто ему самому очень тяжело стоять рядом со мной и направлять мою руку. «Направляющий» – так у нас называется его роль. Но правда ли ему тяжело? Или он давно привык и к подобным заданиям, и к таким же срывам, как у меня? Наверняка же он проходил тренинг на тему «Что делать, если в последний момент стрелок отказывается выполнять задание». Шаг первый: скажи, что от нас ничего не зависит. Шаг второй: добавь, что от судьбы не уйдешь. Шаг третий: вздохни потяжелее и продолжай убеждать… Шаг четвертый: если не удалось убедить, выстрели сам – ты-то давно привык выполнять приказы.

      – Я не буду стрелять. Слышишь? Не буду! Она такая молодая, а я пущу всю ее жизнь под откос из-за какого-то дурацкого решения, которое принял Тот, кого я ни разу в глаза не видела. И может быть, не увижу.

      – Ты видела его, просто не помнишь. И обязательно увидишь вновь. Послушай…

      Тут он поворачивает меня лицом к себе и спиной к окну – это категорически запрещено инструкциями. Что бы ни случилось, не поворачивайся спиной к цели: потеряешь ее за пару секунд и больше не найдешь. Может быть, ему и правда непросто?

      – Послушай… Что ты знаешь о ее жизни?

      – Знаю, что сейчас у нее, по крайней мере, есть жизнь. А вот после того, как я выстрелю…

      – После того как ты выстрелишь, для нее все изменится в один миг. Но может быть, та жизнь, которая у нее есть сейчас, никуда не годится? Может быть, она проклинает эту жизнь каждый вечер, когда ложится спать? И начинает с проклятия каждое утро, когда открывает глаза? Может, она думает, что совершенно одна в этом мире, и нет ни единой родственной души вокруг? И сейчас она оглядывается по сторонам не потому, что потерялась, а потому что мучительно ищет любое существо, на которое можно опереться? А ты хочешь оставить ее в холоде и одиночестве!

      – Ну, у нее наверняка есть родители…

      – Послушай, ей 17 лет, при чем здесь родители? – невесело усмехается он, а потом кладет мне руки на плечи и снова поворачивает лицом к окну. – Посмотри на нее. Да, она ребенок и несмышленыш. Но она ребенок,