Карьера Ругонов. Эмиль Золя

сиянии луны пластами сероватой ваты, приглушавшей звуки, доносимые ветром. Лишь глухое журчание Вьорны нарушало беспредельный покой сельских просторов.

      Когда молодые люди начали спускаться по аллее, мысли Мьетты вернулись к Жа-Мефрену, оставшемуся позади.

      – Сегодня уйти было трудно, – сказала она. – Дядя не отпускал. Он заперся в погребе; наверно, деньги закапывал, потому что утром всполошился, когда услышал о том, что готовится.

      Сильвер еще нежнее обнял ее.

      – Ничего, – сказал он, – не падай духом. Настанет время, когда мы открыто будем встречаться днем… Не огорчайся.

      Мьетта тряхнула головой:

      – Да, ты все надеешься… А мне порой так тоскливо бывает! И вовсе не от тяжелой работы; наоборот, я даже рада, когда дядя груб, когда он наваливает на меня работу. Он сделал из меня батрачку и правильно поступил. Еще неизвестно, что бы из меня вышло. Знаешь, Сильвер, я иногда думаю, что на мне лежит проклятие… Лучше бы умереть… Я все думаю о нем… ты знаешь о ком…

      Рыдания прервали ее голос. Сильвер почти резко остановил ее:

      – Перестань, ты же мне обещала больше не думать об этом. Твоей вины тут нет.

      Потом добавил уже мягче:

      – Ведь мы с тобой любим друг друга? Когда поженимся, все пройдет.

      – Я знаю, – прошептала Мьетта, – ты добрый, ты хочешь меня поддержать. Но что поделаешь? Я чего-то боюсь, а иногда все во мне кипит, словно меня обидели, и я становлюсь злой. Ведь я от тебя ничего не скрываю. Всякий раз, как меня попрекают отцом, я чувствую, что горю точно в огне. А когда мальчишки кричат мне вслед: «Эй ты, Шантегрей!» – я выхожу из себя. Я бы их растерзала.

      Она мрачно замолчала, потом добавила:

      – Ты мужчина, ты будешь стрелять из ружья… Тебе хорошо.

      Сильвер дал ей высказаться. Пройдя несколько шагов, он грустно заметил:

      – Ты не права, Мьетта, нехорошо, что ты сердишься. Не надо возмущаться против того, что справедливо. Я ведь иду сражаться за наши права, за всех нас, я не мстить иду.

      – Все равно, – продолжала Мьетта, – я бы хотела быть мужчиной, стрелять из ружья. Право, мне стало бы легче.

      Сильвер молчал, и она почувствовала, что он недоволен. Весь ее пыл погас. Она робко прошептала:

      – Не сердись. Мне горько, что ты уходишь, оттого и лезут в голову такие мысли. Я знаю, ты прав. Мне надо смириться.

      Она заплакала. Растроганный Сильвер взял ее руки и поцеловал их.

      – Послушай, – сказал он нежно, – ты то сердишься, то плачешь, как маленькая. Будь умницей. Я не браню тебя… Я просто хочу, чтобы тебе было лучше, а ведь это во многом зависит от тебя.

      Воспоминание о драме, о которой Мьетта говорила с такой болью, опечалило влюбленных. Несколько минут они шли опустив голову, взволнованные своими мыслями.

      – Что же, ты думаешь, я много счастливей тебя? – спросил Сильвер, невольно возвращаясь к разговору. – Что бы сталось со мной, если бы бабушка