Хэлвуд. Антон Алексеевич Лазарев

десятки раз, имели зеркальное покрытие, и выполняли во время дальних полетов функцию дополнительных солнечных батарей.

      Совершенная, запредельная тишина космоса и абсолютно противоположное состояние среды за казавшейся, в масштабах небесных тел, тонкой, как яичная скорлупа, обшивкой корпуса корабля.

      Ритмичный, заводной бит разгуливал по металлическим переборкам и перекрытиям, взбивал воздух, будто огромный миксер, наполняя внутреннее пространство космолета энергичным ритмом. Толстые подошвы старых ботинок отбивали дробь в такт мелодии по стальным решеткам пола технического, моторного отсека. Тандемом выстроились четыре блестящих серебристых цилиндра высотой почти до потолка. Они молниеносно, неуловимо для глаз вращались вокруг оси, добавляя вибрации и в без того дребезжащую какофонию. Стифан, – молодой, круглолицый владелец пошарпанных ботинок, задорно пританцовывающий среди этих механизмов, не имея желания понижать колебания грузного, мягкого тела, ловко перебирал пухлыми пальцами по виртуальному полотну интерфейса настроек.

      – Вот так, – довольно просипел он под нос.

      В мгновение музыка, исходившая из колонок в обшивке корпуса, установленных по всему кораблю, стихла; вращавшиеся цилиндры замерли, вернув слуху расслабляющую тишину; свет погас. Окружение погрузилось в непроницаемый мрак.

      Секунда, другая и все вернулось. Кроме музыки.

      – Перезагрузка выполнена успешно. – прозвучал мелодичный женский голос искина. – Все системы функционируют в штатном режиме.

      – Отлично! Повтори песню “Уллия”. – распорядился Стифан, сосредоточено изучая показатели приборов.

      – В действии отказано, – нахально прозвучало в ответ. – Евген установил запрет на выбор музыки.

      – Что?!

      Тучный молодой человек мысленно сменил канал частоты на интегрированном в голову микроскопическом устройстве связи. Заговорил с дружеской дерзостью в голосе:

      – Слышь?! Ты, что там? Попутал?

      – Да ты задрал уже этой песней! – раздался во внутреннем наушнике высокий голос Евгена. – Я тебя предупреждал…

      В голове Стифана разгуливал злорадный смех коллеги.

      – Ну ты и черт! Я иду за тобой…

      Не успел он договорить, как обшивка судна дрогнула от обрушившейся новой музыкальной лавины.

      – О-ой, да-а ладно… Я тебя прощаю. Эта песня тоже хороша! – довольно бросил Стифан по каналу связи на капитанский мостик.

      – Я знал, чем тебя отвлечь! – послышался кичливый возглас Евгена.

      Стифан покинул техническую палубу и двинулся через узкий коридор в сторону рубки управления к своему компаньону. Подтанцовывая на ходу, пронизанный будоражащим пульсом мелодии со всех сторон, он с улыбкой вторил словам песни:

      – Я отвергаю, но хочу! Я отвергаю, но лечу!

      – Ничего не отвергаю, никого не ищу! – подпевал Евген в ответ, шутливо пародируя женский голос.

      Как желеобразный пузырь, большое пузо Стифана колыхалось на каждом шагу, словно отдельный разумный организм, сменяя формы под переливы ритмичной музыки. По дороге на капитанский мостик он заглянул в свою каюту, – небольшую комнату, в которой каждый квадратный сантиметр был напичкан передовыми технологиями. Все поверхности являлись “виар” экранами, соединявшимися в единое изображение. Последнюю ночь он, таким образом, провел среди благоухающих растительной свежестью джунглей, под покровом ночного неба, оживленного россыпью мерцающих звезд; в панорамном пении птиц и заливистой, убаюкивающей трели сверчков… Вот и сейчас он смотрел в то самое, пропитанное романтизмом, ночное небо.

      Стифан скомандовал:

      – Вернуть исходный вид.

      Комната предстала в скупом, оригинальном обличии, больше похожим на тюремную камеру. Гладкие серые стены с матовым металлическим блеском, двуспальная кровать, кресло и стол с небольшим набором канцелярских инструментов, несколько полупустых полок и, пожалуй, все.

      Он подошел к одной из стен, не имевшей видимых швов и стыков, и произнес:

      – Открыть бар.

      Монолитная поверхность гармошкой разъехалась в стороны, обнажив холодильный отсек со множеством напитков, отражавшихся в глазах его радужными отблесками цветных стекол и красочных этикеток.

      – Такс!

      Процедил он сквозь зубы, ухватил одну из бутылей, откупорил и сделал затяжной глоток, сморщился, собрав складки из нескольких подбородков на шее.

      – У-ух! Какая дрянь… Это я, пожалуй, заберу с собой.

      С широкой лыбой на лице он вышел из комнаты и продолжил неспешно, приплясывая вышагивать под несмолкающую музыку по направлению к пункту управления. Танец его, разбавленный теперь крепким градусом, выглядел нелепым, слоноподобным шаффлом.

      Когда Стифан вышел к капитанскому мостику, ему представилось настоящее концертное шоу. Посреди приглушенного освещения, переливавшего всем цветовым диапазоном радуги, на полукруглом возвышении пункта управления, его коллега Евген Талас, – рослый,