Осколки недоброго века. Александр Плетнёв

«Лену».

      – Куда его? – решали советом на капитанском мостике.

      Трусов раздумывал недолго, посмотрев заявленные характеристики конфискованного судна:

      – Сангарским я бы не рискнул. И с нами до Артура тащить обременительно с его двенадцатью узлами.

      – Так куда? – повторил вопрос прапорщик из «доброфлотцев», поставленный капитаном на призовой трофей. Почему-то недовольный этим назначением.

      – В Корсаков-на-Сахалине. А там, даст бог, как обстановка будет – уходите во Владивосток.

      Потом уже ближе к вечеру пришлось бросить очередную «мелочь-рыбака», развернувшись, погнавшись за дымами на горизонте, настигнув уже в ночи́ по беспечным топовым огням.

      Оказался «австриец»-межконтинетал с грузом из Южной Америки.

      Командовавший досмотровой партией лейтенант барон Курт Штакельберг вернулся довольный, просто-таки сияя:

      – Законный приз: три с половиной тонны маисовой муки в мешках и другой провизии, включая экзотические фрукты… вино!

      Где поймали, там и встали, не особо беспокоясь, подсвечивая прожекторами, свозя часть груза себе на борт, доводя судовые запасы провианта (включая жидкий) до необходимых норм. Пока командир опять решал, что делать с судном:

      – Сколько этот семитысячник на ходу?

      – Капитан злой, как собака, чертями немецкими кроет, – морщился Штакельберг, – то одно говорит, то другое. Но я по низам прошёлся, на дойче с механиками перекинулся – шестнадцать дадут.

      – Евгений Александрович, – вмешался Тютюгин, вертя в руке оранжевый плод, – а вот этот груз неплохо было бы доставить в осаждённый Порт-Артур.

      – С чего бы? – На голос повернулись оба офицера.

      – В крепости цинга.

      Трусов было хотел спросить «а вы почём знаете?», но сообразил:

      – Полагаете?

      – Нашим братушкам, солдатику-матросику, конечно, капустки бы квашеной против авитаминоза, – необычный пассажир деловито и аккуратно снял кожуру, отправив в рот дольку, оскалясь, – но пусть уж апельсинами давятся.

      – Эк у вас, Вадим Николаевич, народная кухня от всех бед.

      – Ха.

      – Ах «ха!», извольте, – посуровел Трусов, отводя «американца» в сторону, – вы бы поосторожней… Что в кают-компании с выражениями да с пророчествами, что с нижними чинами излишне запанибрата, хочу вам заметить.

      – Вот за одного нижнего и я хочу заметить. Думаете, я спроста?

      – А ну-ка!

      – Дитш Пётр. Говорит, что старший квартирмейстер. Он не из разжалованных?

      – Не помню такого, – Трусов повернулся к Штакельбергу, назвав фамилию матроса.

      – Это не наш, – откликнулся лейтенант, подходя ближе, – наверное, из набора Доброфлота и явно из остзейцев. А что с ним не так?

      – Ага, – согласился Тютюгин, – акцент у него соответствует – лабус. Но словечки иногда проскакивают такие, что я подумал – из образованных. Не из бывших ли офицеров? То, что мне ненароком вопросики задают «откуда я такой красивый?», я уже привык, но чтобы простой матросик…

      – В