Огонь под пеплом. Екатерина Глаголева

немедленно покинул их, как только узнал, что́ они затевают; он явился к нам среди ночи, кипя от гнева, и Vater долго не мог потом уснуть, так что пришлось ставить ему пиявок и класть уксусные компрессы на лоб. Мне претит передавать Вам досужие сплетни, но в городе все говорят лишь об одном: Мёллерсверды сильно рассчитывают на чары своей Ульрики, приглянувшейся императору, чтобы получить должность в новом правительстве. Не могу поручиться Вам за точность сведений, полученных из третьих рук, однако дыма без огня не бывает; если Вы встретите Карла М., спросите его сами, верно ли это. А впрочем, решайте сами. Вы знаете меня лучше меня самой и должны понимать мои чувства, среди которых господствует разочарование. Воистину, высокие идеалы стали недоступны для большинства людей, достойных лишь презрения! Как быстро они применяются к новым обстоятельствам! Казалось, еще вчера господин Мёллерсверд с гордостью читал нам письма Карла о стойкости наших солдат и о генерале Сандельсе, разделяющем с ними все лишения, готовым есть одну кашу на воде, лишь бы изгнать русских захватчиков из Финляндии, и сожалел о своей ране, помешавшей ему остаться в армии и защищать наше Отечество вместе с сыном, а ныне тот же самый человек выторговывает себе материальные выгоды в обмен на добродетель своей дочери! Надеюсь, ей кто-нибудь объяснит, что этот товар можно пустить в ход лишь один раз – в отличие от порока, из которого делают разменную монету.

      Ах, дорогой Густав! Если бы я могла макать перо в свою горечь, буквы были бы чернее! Взять хотя бы этот сейм, который открывали с такой торжественностью: можно ли выдумать что-то более нелепое и ничтожное? Вместо радения об интересах нации – постыдное искательство и корыстолюбие; только крестьянское сословие еще помнило о вещах действительно важных, ходатайствуя, например, о праве пользоваться по-прежнему шведским языком во всех официальных бумагах, прошениях и судебных делах. Дворяне же и даже духовенство наперебой стремились захватить себе как можно больше привилегий, доходных мест и разных выгод, обобрав при этом других. Только теперь у меня раскрылись глаза, я вижу, почему мы оказались в столь незавидном положении, иначе и быть не могло!

      Увидав, что кнут уже не нужен, царь припрятал его на время и щедрой рукой раздает отравленные пряники: в Або учредили правительственный совет, в Петербурге – некую комиссию для непонятных целей, обещают уменьшение налогов и прочие послабления, финляндцам раздают огромные жалованья, привлекая на русскую службу. Законами и казной ныне управляют отрешенные от шведской службы майоры и полковники, сосланные в Тавастланд и Эстерботнию и извлеченные оттуда, чтобы сделаться чиновниками. Не стоит и говорить, что их заботит только собственный карман, да им и ума бы не хватило ни на что иное, зато в корыстолюбии им равных нет: состоя на службе при полном жалованье и столовых деньгах, они выпрашивают для своих жен пенсии на булавки, а самим себе – прогонные на заграничные поездки для поправления здоровья, подорванного беспробудным