Короли преступного мира. Евгений Белянкин

к себе. Она привела мальчишку к себе домой. Оценивающе покрутила его перед собой и, неодобрительно покачав головой, отправила в душистую ванну. После ванны напялила на худое тело пижаму и посадила за стол. На столе было все, и он, естественно, наелся до отвалу. Ночью… ночью он был в ее постели. Теперь-то он знал, что женщине нужно от него, и потому сильно не сопротивлялся… Он делал все, что она хотела, а хотела она многое, и Алик, не выдержав всех испытаний, на четвертый день сбежал…

      В Средней Азии, попав к наркомафии, он продавал маленькие пакетики с зельем. Потом его отправили на плантации, откуда он быстро сбежал… Потом украл первый кошелек… И, как ни было сложно, сумел доехать до города на Волге и вернуться в детский дом.

      Ребята встретили так, словно он и не пропадал.

      – А к тебе отец приезжал.

      Бритые головы, «телеги», на глазах – спортивные шапочки. У каждой «конторы» – свой цвет и свои «авторы». На одних они наводили ужас, других соблазняла романтика. Пацаны лопались от зависти, только бы вписаться.

      Алик жил сам по себе, пока его не встретили старые приятели Вадьки. Теперь и он стал пропадать в знакомом подвале, беситься на дискотеке, «мотаться» с рыжим парнем в спортивном костюме. Уже не раз его брали «на дело», где он показал недюжинные способности. «Контора» приняла его целиком.

      Алик становился мускулистым, быстро взрослел. К тому же «морда» хорошела и притягивала девчонок. Конторская Кудряшка – тонкая, как тростинка, восьмиклассница, – его баловала, говорила, что в нем есть что-то такое, чего нет в других – «изюминка».

      Прошел год: детдомовские пацаны уже признавали его «авторитетом», многие младшие липли к нему. Старшие побаивались и стали сговорчивее. В детдоме назревала своя группировка.

      Но самое странное, в отличие от других, Алик не пропускал школу. Как-то учительница по литературе отозвала его в сторонку.

      – Слушай, Альберт… – Учительница проницательно посмотрела в его красивые, с длинными ресницами, глаза. – Слушай, Альберт. О тебе говорят много плохого. Но я в это не верю. Ты же гуманитарий. Из тебя мог бы выйти известный журналист. Да-да, что ты так смотришь? Я же говорю правду, посмотри, как ты пишешь… Образность, психологичность.

      Алик в душе как-то понимал учительницу.

      – Вера Петровна, образностью и психологичностью, между прочим, пропитана вся наша детдомовская жизнь.

      – Да-да, понимаю. – Учительница задумчиво поправила на переносице очки. – Но ты все же подумай, Альберт… очень подумай.

      – Хорошо, Вера Петровна.

      Алик выбежал во двор и вынул письмо от Мазони. Крестный писал о том же – учись, малый! В письме была аккуратно завернута «красненькая», и Алик, скользя глазами по строчкам, очень даже хорошо вспомнил Мазоню – годы прошли, а он видел его сильное, притягательное для ребенка лицо. В Алике что-то затеплилось, и он, разволновавшись, быстро побежал по школьному двору, чтобы как-то успокоиться.

      Про Вадьку Алик забыл, уверенный что его убили. Но каково было его удивление,