Ундинки. Соня Орешниковая

вы такое говорите? Умейте разделять понятия. Они просто животные. А вы что, мстить собираетесь? Кому? Волку?

      – Ладно, успокойтесь. Попробую обойтись холостыми и зарядами с солью. Так даже убедительнее будет, вы правы.

      – Но ружье все равно с собой возьмите, – встрепенулась Урсула.

      – Разумеется. Не учите меня, девушка. У вас бабушка была, а у меня дедушка. Я тоже много чего умею. А будете много разговаривать, превращу вас в лягушку. В отличие от вас, я это умею.

      – Тогда лучше в сову. В сову сумеете?

      – А можно, все-таки, узнать, почему у вас с Алексом ничего не сложилось?

      – Так ведь ему двадцать лет только было. Я его как брата воспринимала. Господи, какой же он молодой был!

      Урсула снова собралась заплакать, как Аксель резко сказал:

      – Не реви. Живой он.

      Урсула так и застыла с открытым ртом, поперхнувшись слезами. Затем в упор посмотрела на Акселя.

      – Вы шутите так?

      – А я похож на шутника?

      – Но я же… Я же была там… Он там, в сенях, холодный…

      – Конечно, холодный. В сенях по ночам холодно. Пульс был слабый, ты, наверное, сразу руку отдернула. Еще и под замком его оставила. Он хотел через окно выбраться, да слаб был. Вовремя я приехал. Ты точно врач?

      – Медсестра.

      И Урсула разрыдалась. Аксель остановил машину и вышел курить. Подождал, когда Урсула успокоится, снова сел в машину и протянул ей платок.

      – Что, даже платка у тебя нет? Какой стаж?

      – Я недавно учиться закончила. Почему вы мне сразу не сказали, что он живой? Какое счастье! Я бы себе никогда не простила!

      – Я ждал удобного момента, боялся, как отреагируешь, просто не выношу женских слез, умеете вы, женщины, психологически давить.

      – Он в больнице?

      – Да, довез на твоей машине. Ты крепко спишь.

      – А вы мне в вино ничего не подмешали?

      – Давай уже на «ты», к чему церемонии разводить? Хотя, конечно, мне тридцать лет. Не старый для тебя?

      – Нет, – буркнула Урсула. – А вы женаты?

      – Когда уж тут жениться, я егерь. А деревенские мне не нравятся.

      – Я вам тоже не нравлюсь?

      – Ты в самый раз. Замуж за меня пойдешь?

      – Что? – прыснула Урсула, но покраснела.

      – Возьму тебя на перевоспитание, а то ты тут всю деревню за полгода похоронишь.

      – Смотрите на дорогу, – оборвала его Урсула. – Вы вообще знаете, куда ехать?

      – Да уж знаю, всю жизнь егерем работаю, я лес чувствую. Да и бывал я здесь.

      – Я хочу увидеть Алекса, он в порядке?

      – Как на собаке заживает, организм молодой. За ним есть, кому ухаживать, поверь мне.

      – Верю. Маринка, наверное, – улыбнулась Урсула. – Давно на него глаз положила. Еще ревновала меня.

      – Ну, вот, видишь, ты там лишняя.

      – Он не сердится на меня?

      – Даже переживал за тебя, непутевую. Не бойся, мы тебя не выдали, твой досадный промах останется нашей тайной. Будет, чем тебя шантажировать.

      – Как же так… Он бледный такой был, холодный, рубашка в крови, господи, какой ужас, ты