Пустота. Ростислав Паров

вой готики. Мощенная крупным камнем дорога соединяла ворота с жилищем – «двукрылым» каменным домом с высокой покатой крышей.

      В тот летний вечер моросил дождь. Такой мелкий, что частички его нависли туманом, ретушируя хаотичную неухоженность внутреннего двора – местами поваленные деревья, широченные, не дождавшиеся выкорчевки пни, высотой в человеческий рост сорняки.

      Мягкий свет единственного не закрытого шторами окна сквозь сумерки освещал фигуру хозяина. Высокий, худощавый, обеими руками он широко уперся в массивные перила, замерев в некой глубокой задумчивости. Лишь грудь его мерно вздымалась, то натягивая, то вновь отпуская тонкую ткань рубашки.

      Северский поднял голову, обвел взглядом мрачные виды поместья и тяжело выдохнул.

      – Снова не вышло, – прошептал мужчина, подводя итог усилиям последних трех месяцев.

      Его не слишком расстраивала неудача. И все же еще вчера ему казалось, что он наконец нашел решение, обрел его. Он был практически в этом уверен. И вот следующим днем предстояло начать все заново.

      – И черт с ним, – пробурчал он. – Займусь этим завтра!

      Приняв решение, Северский стремительным шагом вернулся в дом, почти вбежал в огромный с камином холл, где на одном из диванов праздно валялась его сестра. Беспорядочно раскинув руки в стороны, девушка сверлила взглядом отдаленные уголки потолочного свода.

      – Лина, вставай! – весело провозгласил брат, подбегая к дивану. Присев на ковре прямо около девушки, он взял ее ладонь. – Хватит уже помирать, пойдем прогуляемся!

      – Лениво, – грубым хриплым голосом, совсем не соответствующим ее внешности, ответила сестра.

      – Тебе всегда лениво, когда речь о прогулке! – он лихо вскочил на диван и, встав на четвереньки, навис прямо над ее лицом. – Идем же! – нежно улыбнулся он, глядя в ее отрешенные глаза.

      Она вынужденно встретилась с глазами брата и, не в силах игнорировать его улыбку, непроизвольно ответила тем же.

      – Слава, ты такой настойчивый.

      – Надо двигаться, Лина! Движение – жизнь! – продолжал брат, не отпуская ее взгляда.

      – И так целый день двигаюсь, – возразила девушка, не шевелясь, – два часа в спортзале, час на стрельбище. Куда уж еще? Устала двигаться.

      – Ну а я-то – нет! – Вячеслав плюхнулся рядом с сестрой и тут же оперся на руку, чтобы найти взглядом ее лицо. – Я целый день сидел, чуть к стулу не прирос, – он усмехнулся. – А один я гулять не могу, ты ж знаешь! Когда я один, работа опять в голове бурлит.

      – Да-да, – прохрипела она. – Опять мне тебя спасать.

      – Да, моя спасительница! – кривляясь, провозгласил Северский. – Помоги же мне!

      Не дожидаясь ее согласия, он обнял ее и, прижав к себе, резко крутанулся вправо. Сделав почти полный оборот на диване, они скользнули вниз – на толстый, смягчивший падение шерстяной ковер.

      – Чертов безумец! – рассмеялась Полина, оказавшись аккурат на своем брате. – Дышать-то хоть можешь?

      Девушка поднялась и протянула ему раскрытую ладонь.

      – Еще бы, все ж было просчитано! – выдавил из груди Северский, протягивая навстречу свою.

      Хотя он учел небольшую высоту диванных ножек и толстый ворс ковра, падение с сестрой «на борту» оказалось чувствительным для грудной клетки мужчины.

      – Больше так не делай! – продолжала посмеиваться она. – Ну ты балбес!

      – Так что, ты идешь?

      – Конечно иду! Сейчас, оденусь теплее! – улыбка не сходила с ее лица.

      Девушка отпустила его руку и, бросив на брата беглый взгляд, словно хотела еще раз убедиться, что и ему тоже весело, спешно устремилась в спальню.

      – Игрушки свои не забудь, – довольный своей выходкой, подмигнул Северский.

      – Куда ж я без них, – согласилась она, уже взбегая на второй этаж.

      В этом одиноком доме, купленном на наследные деньги почивших родителей, они жили более десятка лет; и ему тут нравилось. Никаких сверлящих стены соседей, никаких лающих собак или тарахтящих по утрам автомобилей. Тут было полное умиротворение и спокойствие. Здесь был именно такой мир, в котором они с Полиной хотели обитать. Отсутствие иных людей, кроме них самих, было важной, если не сказать главной, чертой этого мира.

      Вячеслав Северский не всегда был столь отчужден от общества. Как любой гений, он сильно отличался от прочих и все же легко вживался в ткань внешнего мира – слыл заводилой в школе, лихим парнем в университете, быстро освоился в НИИ. Вокруг него всегда было много приятелей, не было отбоя от девушек. Тогда он любил обычный мир, а мир за это любил его в ответ.

      Северский хорошо помнил, когда произошел перелом. Это случилось, когда его выгнали из института. Не уволили, а именно выгнали – лишили наград и регалий, вычеркнули из числа авторов им же ведомых НИРов, а вдобавок еще разослали отрицательные рекомендации в профильные R&D центры.

      «И было б за что?!» – недоумевал Северский. Но остальные, в том числе и руководство института, полагали, что причина