Игра Эндера. Орсон Скотт Кард

е о его брате.

      – Брат не прошел проверку, его использовать невозможно. По причинам, не имеющим ничего общего со способностями.

      – Как и сестру. Да и этот вызывает сомнения. Слишком податлив. Слишком охотно подчиняется воле других людей.

      – Если только эти люди – не враги.

      – Так что нам делать? Следить, чтобы его все время окружали враги?

      – Если потребуется.

      – Кажется, ты говорил, тебе нравится этот парень?

      – Если он попадет в лапы жукеров… По сравнению с ними я его любимый дядюшка.

      – Ладно. В конце концов, мы спасаем мир. Забирай его.

      Женщина-наблюдатель мило улыбнулась, взъерошила ему волосы и сказала:

      – Эндрю, по-моему, тебе ужас как надоел этот жуткий монитор. Так вот, у меня хорошие новости. Сегодня ты с ним расстанешься. Мы просто вытащим его. Это будет не больно, ни капельки.

      Эндер[1] кивнул. Конечно, это была ложь – про «ни капельки». Но поскольку взрослые врали так всякий раз, когда собирались сделать ему по-настоящему больно, на данное утверждение можно было полагаться как на весьма точное описание ближайшего будущего. Иногда ложь говорит куда больше, чем правда.

      – Так что ты, Эндер, просто подойди и сядь вот сюда, на стол для осмотра. Доктор выйдет к тебе через минуту.

      Монитора больше нет. Эндер попробовал представить, каково это: на его шее больше нет маленького записывающего устройства.

      «Я смогу кувыркаться на кровати, и он не будет давить. Я не почувствую, как он щекочет и нагревается, когда буду принимать душ.

      И Питер перестанет ненавидеть меня. Приду домой, покажу ему, что монитора нет, и он увидит, что я тоже не прошел, снова стал обыкновенным мальчиком, совсем как он. И все сразу наладится. Он простит мне, что я носил монитор на целый год дольше его. И мы станем…

      Наверное, не друзьями, нет. Питер слишком опасен, его так легко рассердить. Но братьями. Не врагами, не друзьями – братьями, которые живут в одном доме. Он перестанет ненавидеть меня, просто оставит в покое. И когда он снова захочет поиграть в жукеров и астронавтов, может, мне не придется присоединяться к нему, я смогу просто уйти куда-нибудь читать книжку».

      Но Эндер знал, что Питер все равно не оставит его в покое. Было что-то в глазах Питера, когда на него находило это сумасшедшее настроение… И, вспоминая этот взгляд, этот блеск, Эндер точно знал: уж чего-чего, а Питер его в покое не оставит. «Я учусь играть на пианино, Эндер. Пойдем, будешь переворачивать мне страницы. А-а, мальчик с монитором слишком занят, чтобы помочь своему братцу? Он что, слишком умный? Нет, нет. Не надо мне твоей помощи. Сам прекрасно справлюсь – слышишь, ты, урод мелкий, паршивый Третий!»

      – Это будет быстро, Эндрю, – сказал доктор.

      Эндер кивнул.

      – Монитор специально сделан так, чтобы его легко было снять. Не причиняя боли, не внося инфекции. Правда, будет щекотно, а еще некоторые люди говорят, что их потом преследует чувство, будто что-то пропало. Ты все ищешь что-то, очень хочешь найти, но не можешь и даже не помнишь, что именно ты потерял. Так вот, я скажу тебе что: ты ищешь монитор. А его уже нет. Но через несколько дней это чувство пройдет.

      Доктор выкручивал что-то на загривке Эндера. И вдруг боль, как раскаленная игла, пронзила его от шеи до самого паха. Эндер почувствовал, как судорога сводит спину, как тело резко выгибается назад, – и ударился головой о стол. Он чувствовал, как ноги его бьются в воздухе, а руки сцеплены и до боли выкручивают друг друга, выгибаются арками.

      – Диди! – позвал доктор. – Ты мне нужна!

      Задыхаясь, вбежала сестра.

      – Нужно как-то расслабить мышцы. Ко мне, быстро! Чего ты там копаешься?!

      Они что-то передали друг другу – Эндер не видел что. Он рванулся в сторону и свалился со стола.

      – Держите его! – выкрикнула сестра.

      – Просто зафиксируй его…

      – Я не смогу, доктор, он слишком силен…

      – Да не вводи все сразу! У него же сердце остановится!

      Эндер ощутил, как в шею, чуть выше воротника рубашки, вонзилась игла. Лекарство жгло, но всюду, куда доходил этот огонь, сведенные мышцы постепенно расслаблялись. Теперь он наконец смог заплакать от боли и страха.

      – Эндрю, ты в порядке? – спросила сестра.

      Эндрю не мог говорить, не помнил, как это делается. Его снова положили на стол, проверили пульс, сделали еще что-то – он плохо соображал, что происходит.

      Руки доктора тряслись. Когда он заговорил, его голос тоже дрожал:

      – Заставляют ребенка носить эту штуку три года – так чего ж еще ждать?! Мы могли просто выключить его, понимаешь? Взять и выключить. Навсегда отсоединить его мозг.

      – Сколько будет действовать наркотик? – спросила сестра.

      – Пусть лежит здесь по меньшей мере час. Смотри за ним. Если через пятнадцать минут он все еще не сможет говорить, позовешь меня.

1

Искаженное имя Эндрю, а также существительное, означающее приблизительно «тот, кто заканчивает», «финалист».