Неповторимое. Том 1. Валентин Варенников

– точно во сне. Отец отвел меня в гостиницу, а сам весь день мотался по городу, организуя похороны. Вернулся поздно, измученный и усталый. Ночью часто вставал, ходил, опять ложился. Рано утром мы отправились в похоронное бюро, где он, оказывается, уже был вчера. Отец все оговорил, внес плату за катафалк и другие услуги. Затем мы добрались до кладбища, что на юго-восточной окраине города – называлась она, эта окраина, Синоп. Здесь было много старых захоронений. Отец позвал могильщика и пошел с ним к тому месту, где будет покоиться матушка. Поблизости, как сейчас помню, росли пальма и много больших деревьев…

      Договорились, что к обеду могилу выроют. Отец расплатился, мы отправились в больницу. Там уже собирались люди, чтобы проводить покойницу в последний путь. Пришла в том числе и семья, с которой были дружны мои родители. А еще, наверное, их знакомые, близкие, всего человек двенадцать – пятнадцать. Через некоторое время отец вернулся из больницы, сказал, что покойницу обмыли, сейчас ее надо одеть. Попросил трех женщин помочь – они пошли за ним.

      Подъехала арба, привезли тахту и несколько стульев, все это было расставлено здесь же, у больницы. Гроб, оказывается, доставили еще раньше. Через некоторое время матушку вынесли, открытый гроб установили на тахте. Все целовали покойницу в лоб, плакали, прощались, но я не верил – никак не верил! – в то, что она от нас ушла навсегда.

      Через много лет, когда закончилась война, отец, выйдя на пенсию, поселился в Сухуми. Я приезжал к нему, мы долгими вечерами беседовали, вспоминая прошлое, прежде всего мою мать. Казалось бы, годы должны были сгладить пережитое, тем более что у него была другая семья, но отец всегда с нежностью отзывался о матери, с негодованием говорил о тех, кто ее лишил жизни. Слово «убийцы» и через многие годы срывалось с его уст.

      Я, конечно, разделял его настроения, потому что никаких оснований для смерти цветущей двадцатидевятилетней женщины, у которой были уже третьи роды, не могло быть. К тому же матушка, объяснял мне отец, обладала абсолютным здоровьем, никогда не болела. Ее убили, но доказать это оказалось невозможно.

      Не знаю, кому мешала моя добрая мать, кто свел с ней счеты. А может, не с ней, а с отцом? Я не поручусь, что в тогдашней бурлящей жизни у него не было врагов. И даже таких, о существовании которых он мог и не подозревать…

      …В Сухуми мы прожили еще три-четыре дня. Утром отец уходил с чемоданом на базар – продавать вещи, в основном матушкины, чтобы рассчитаться с долгами за похороны. А мне он наказывал: за тобой, мол, зайдут, накормят, и не смей никуда отлучаться.

      Действительно, по утрам ко мне приходили две незнакомые женщины, водили в чайную, кормили и приводили обратно. Позже одна из них стала женой моего отца, вторая была ее сестрой.

      Каждый день после похорон, ближе к вечеру, мы с отцом ходили на могилку матери. Что потом? Обратный путь в Темрюк, уже без матери, без вещей и, как я понял, без денег. Это было полное опустошение – моральное, физическое, материальное.

      В