Сергей Есенин. Биография. Олег Лекманов

не нараспев, как читали тогда многие. <…> Негромкий голос, покой во всем облике, темперамент убран, почти полное отсутствие жеста” (С. Спасский)[480]. И вдруг – перевоплощение: “…блеснули глаза, вскинулась ввысь рука, и трагически, стенящим зовом прозвучало: “Исус, Исус, ты слышишь?””. С каждым стихом все громче становится голос: поэт уже не читает стихи, а выкрикивает – то “звонко, восторженно”, то “с ужасом”, “рванув воротник сорочки”. Но обрывается крик – поэт держит паузу, в зале “мертвая тишина”. Уже совсем другим тоном, “торжественно и проникновенно”, произносит он финал поэмы, прежде чем его голосом начнет вещать сама стихия: “как долгий отдаленный раскат грома, все усиливающийся, радостно-грозный: “Рр-эс-пу-у-ублика:”” (Л. Никулин)[481].

      В революционные годы Есенин, подобно Андрею Белому, обменял “корни на крылья”[482]. Метафора “взлета” связала в тогдашней есенинской жизни быт и поэзию: “порхающая походка”[483] и взмахи рук[484] идеально гармонировали с космическими образами его поэм и “взлетом” его славы. В этом был залог творческой удачи: богоборчество и мессианизм вершинной “скифской” поэмы Есенина, “Инонии”, могли казаться “фальшивыми и ненастоящими”[485], но, вопреки всему, в поэме чувствовался и истинный пафос, выраженный авторской интонацией, жестом, самим есенинским обликом.

      “Наша вера в силе”, – провозгласил Есенин в финале поэмы: читай – в отрыве и броске. Пусть поэт не слишком верил в “иную страну” (Инонию), зато верил в иное состояние – полета, неважно куда. Гипербола громоздится на гиперболу, как Осса на Пелион, метафора “земля – небо” монотонно раскачивается, пока не закружится голова и не захватит дух. Итоговое неразличение верха и низа – секрет “талантливости” “Инонии”, “соблазнительных красот”, которые признавали за ней даже те современники, которые с негодованием отворачивались от ее кощунственных деклараций[486].

      Итак, Есенин выбрал “крылья”. А над “корнями” – посмеялся. Язвя своего былого наставника Н. Клюева в стихотворном послании “Теперь любовь моя не та…”[487], Есенин приберег самый острый выпад для последней строфы:

      Тебе о солнце не пропеть,

      В окошко не увидеть рая.

      Так мельница, крылом махая,

      С земли не может улететь.

      “А я смог” – вот на что Есенин намекнул Клюеву. И, набрав высоту, попрощался с тем, кто остался на земле – привязанным к “корням”.

3

      Но есть в том же стихотворении строки, которые рикошетом бьют по самому Есенину:

      Ты сердце выпеснил избе,

      Но в сердце дома не построил.

      Спрашивается: а можно ли о самом авторе этих строк сказать, что он построил “в сердце дом”? Можно ли найти в жизни поэта хотя бы попытки совместить понятия “сердце” и “дом”? Было ли стремление к житейскому счастью, была ли любовь? Если искать ответы

480

С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 194–195.

481

Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 307.

482

См. характеристику А. Белого, данную Ф. Степуном: “Он был существом, обменявшим корни на крылья” (Степун Ф. Встречи. С. 165).

483

По словам Вен. Левина, “он будто не шел, а порхал” (Русское зарубежье о Есенине. Т. 1. С. 214).

484

См. уже процитированный в главе 5 отрывок из воспоминаний С. Виноградской: “…сам Есенин, похожий на белую нежную птицу, словно вырастал, когда характерным движением рук описывал их” (Виноградская С. Как жил Есенин. С. 15).

485

По выражению Д. Святополка-Мирского (Русское зарубежье о Есенине. Т. 2. С. 64).

486

“Поэма очень талантлива. Но для наслаждения ее достоинствами надобно в нее погрузиться, обладая чем-то вроде прочного водолазного наряда. Только запасшись таким нарядом, читатель духовно безнаказанно сможет разглядеть соблазнительные красоты “Инонии”” (Ходасевич В. Собр. соч. Т. 4. С. 138).

487

Датировка этого стихотворения остается спорной. Согласно комментаторам академического собрания сочинений, оно было написано в конце 1918 года (Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 1. С. 560–561); согласно С. И. Субботину – в 1919 году (см.: В мире Есенина. М., 1986. С. 518).