Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах. Андрей Посняков

коли и в самом деле войдет в милость к князю.

      Огнищанин Борич поворочался на лавке, что-то не спалось. Может, потому что браги напился на ночь, может, и от лепешек несвежих, а только пучило живот, спасу нет! Где тут у хозяина отхожее место? На дворе аль к дому пристроено?

      – Во дворе, батюшка, – показал разбуженный служка. – Во-он, за амбаром. Осторожней только ступай – скользко.

      – Сам знаю…

      Ворча, огнищанин вышел на двор. Серебристый месяц светился в небе, блеяли в хлеву овцы, за амбаром забрехал пес. Засмотревшись на месяц, Борич едва не завалился в снег – тропинка действительно оказалась скользкой. Выругавшись, он свернул за амбар. Сидевший на толстой цепи кобель – огромный, щетинистый, злой – встав на дыбы, зашелся лаем.

      – Цыть! – убедившись, что пес до него не достанет, рявкнул Борич. Углядел в углу двора небольшое, прилепившееся к амбару строение, ринулся туда, приложив к животу руки. Уж так накатило! Еле успел спустить порты, присел блаженно… А когда собрался выйти, услыхал вдруг приглушенные голоса. Один – хозяйский. Вышел-таки Ермил Кобыла на улицу – интересно, зачем? Может, тоже по тем же делам? Наверное, спрашивает, чего кобель лает? Служка оправдывается… ага, заработал затрещину… Побежал куда-то… Скрипнули воротца… Снова послышались голоса. Вроде как торговались.

      – Да что ты, батюшка Ермил, нешто за такую красу да всего одну ногату? Хоть бы две.

      – Две родичи тебе подадут. Той девки, с которой ты эти подвески снял.

      – Тьфу-ты, типун тебе на язык. Добавь хоть пару резан.

      – Леший тебе добавит. Еще что-нибудь есть?

      – Вот, пряслице…

      – На шею себе надень вместо ярма! Мне-то оно на что сдалось? Кому я его продам-то? Ладно, подвески, но прясло? Что, больше совсем схитить нечего?

      – Так весна ж, батько. Народу мало, а тот, что есть, пасется, ставни да воротца накрепко запирает.

      – А ты б хотел, чтоб незапертыми оставляли? – Корчемщик засмеялся. Потом резко оборвал смех: – Знаешь такого парня – Овчара? Подумай… Две ногаты за все: за подвески, кольцо и пряслице.

      – Да побойся… ладно, давай…

      Послышался звон.

      – А Овчара сыщу, ежели надоть. Чего с ним сделать-то?

      – После скажу, как сыщешь.

      Смолкло все. Торопливые шаги заскрипели по снегу к воротам. Хлопнула дверь.

      – Ага, Ермил Кобыла, – выходя из уборной, тихо прошептал Борич. – Значит, не брезгуешь краденым? Хорошо. – Он тихонько засмеялся и, осторожно пройдя по скользкой дорожке, заскрипел широкими ступеньками крыльца.

      Полускрытый тучами месяц все так же висел в темном ночном небе и, казалось, насмешливо щурился.

      Утром Конхобар Ирландец встал рано, еще до восхода. Покричал слугу, потребовал бражки. Тот ломанулся в погреб, да перепутал спросонья, притащил вместо бражки квас. Тоже, конечно, хмельной, но не такой, как бражка. Жаль, вина не было – вино-то Конхобар еще в прошлый месяц все выпил, теперь уж до самого лета без вина, до появления первых