Поле мечей. Боги войны. Конн Иггульден

в укреплении римлян, к счастью, миновало. А это означало, что Юлий искренне порадуется успехам своего молодого родственника. Как говорил когда-то Марий, у Октавиана надежные руки и широкие плечи.

      Часовой, которому надлежало находиться у самого основания лестницы, оставил свой пост и отошел в сторону. Взбегая на второй этаж, Брут услышал его окрик, но лишь усмехнулся.

      Юлий возлежал рядом с Сервилией. Внезапное шумное и бесцеремонное вторжение Брута всполошило обоих. Юлий, нагой, в ярости вскочил с ложа и бросился к другу.

      – Убирайся вон! – прорычал он.

      От неожиданности зрелища Брут замер на месте. Но через несколько секунд, придя в себя, с искаженным лицом, повернулся и выскочил вон, резко захлопнув за собой дверь.

      Юлий взглянул на Сервилию, уже сожалея о том, что поддался необузданному гневу. Небрежно накинув одежду, сел на широкое ложе. Запах духов наполнял воздух; он знал, что и сам пахнет этими духами. Юлий резко поднялся, стремясь оказаться в стороне и от ложа, и от женщины и решая, как теперь вести себя и что делать.

      – Я сама выйду к нему, – негромко произнесла Сервилия, поднимаясь.

      Растерянный и расстроенный, Юлий едва замечал ее наготу. Как они могли заснуть? Однако запоздалые сожаления бесплодны. Юлий отрицательно покачал головой и завязал сандалии:

      – Извиняться должен я, а не ты. Поэтому я и пойду к нему.

      – Но ты же не будешь извиняться… за меня? – обманчиво спокойным голосом уточнила Сервилия.

      Юлий повернулся и посмотрел ей в глаза.

      – Ни за единый проведенный с тобой миг, – нежно ответил он.

      Сервилия подошла, и он обнял ее, удивившись, как, оказывается, приятно обнимать обнаженную женщину, оставаясь полностью одетым. Несмотря на тревогу за Брута, Юлий улыбнулся.

      – Сейчас он немного успокоится, и можно будет попробовать обсудить ситуацию, – попытался успокоить возлюбленную Цезарь, хотя и сам не слишком верил собственным словам.

      Уверенным движением он пристегнул к поясу ножны. Сервилия неожиданно испугалась.

      – Я не хочу, чтобы между вами произошло что-то серьезное, – жалобно взмолилась она. – Юлий, прошу тебя!

      Цезарь принужденно рассмеялся:

      – Он еще ни разу не причинил мне боли.

      Выйдя из комнаты, он плотно закрыл за собой дверь.

      Выражение его лица моментально изменилось, и вниз он спустился с видом угрюмым и непреклонным.

      В общем зале сидели Домиций, Кабера и Цирон. Полководцу показалось, что все они смотрят на него осуждающе.

      – Где он? – коротко и резко спросил Юлий.

      – На плацу. На твоем месте я оставил бы его в покое. Кровь его бурлит вовсю, так что не время выяснять отношения.

      Цезарь на секунду задумался, однако обычная дерзость, как всегда, одержала верх. Он сам заварил всю эту кашу, ему ее и расхлебывать.

      – Брут – мой давний, самый старый друг, и все должно остаться между нами.

      Брут