Вино мертвецов. Ромен Гари

и поднес к кишащим червями глазницам.

      – Ой, мама! – завизжал Тюлип и забарахтался на весу.

      – Слюнтяй какой-то! – решил легаш и разжал пальцы.

      Тюлип упал на землю, а легаш-громадина занес сапог, но топнуть не успел – так с задранной ногою и застыл и давай скрести себе спину…

      – Тысяча девятьсот девяносто пятый! – гаркнул он, потрясая рукой.

      – Смерть легавым! – пропищала пойманная тварь. Легаш не дал ей продолжить – с размаху раздавил сапожищем.

      – О-огоньку? – пролепетал Тюлип. – Огонечку… Смерив его брезгливым взглядом, легаш снова выпустил изо рта вонючее черное облако:

      – Здесь курить запрещается!

      Но в ту же секунду дернулся и топнул ногой:

      – Ага, тысяча девятьсот девяносто шестой!

      – Имя мне легион! – гордо вымолвил червь, прежде чем проститься с жизнью.

      Тюлип сунул окурок обратно в карман, собрал все свое мужество и ринулся на приступ преграждавшей ему путь великанской ноги, цепляясь за волосины, чтобы не сорваться. Штурм увенчался успехом, Тюлип, живым и невредимым, оказался за спиной у легаша, утер выступившие на лбу капли холодного пота, толкнул заржавевшую дверь и тут же получил обильный плевок в правый глаз.

      – Что за шутки? – возмутился Тюлип.

      Двое крошек-легашечек в штатском сидели под ручку на гробу, а в свободной ручке держали по зажженной свечке. Вид у обоих был довольно неопрятный, прямо скажем, неряшливый вид: расстегнутые жилеты, распущенные пояса, – должно быть, для большей вольготности. Одутловатые физиономии отражали самую чистую радость и самое светлое блаженство, какие только могут расцвести на лице мертвеца. Оба смачно хохотали хрипловатыми, но не вовсе лишенными приятности голосами, а шляпы-котелки, разделяя веселье хозяев, задорно подпрыгивали у них на головах.

      – Что, говорю, за шутки? – повторил Тюлип, старательно утирая глаз.

      – Ну, видишь ли, дружище… мы тут… ах ты! – Он проворно нагнулся и ухватил себя за ногу.

      – Поймал? – спросил второй легашик.

      – Поймал! – ликующе отозвался первый. – Да какого здорового!

      И поднес червяка к желтому пламени свечки.

      – Сыночек! Братик! – заверещали голоса, идущие, казалось, из его утробы. – Любимый мой! О горе!

      – Мужайтесь, други! – храбро отвечал им пойманный червяк. – Да, я умираю… Но, знайте, я нассал ему в ладонь!

      И скукожился на огне, послав палачам последний вызов – звучный треск.

      – Здоровый! – повторил первый легаш. – Небось из главарей!

      – Это что! – сказал второй. – Мои длиннее и жирнее. Глянь!

      Он вытянул что-то белое из подбородка и тоже поднес к свечному пламени.

      – Свобода, милая свобода! – пропищал червь, содрогаясь в предсмертных корчах. И скукожился, как предыдущий.

      – Ничего! – одобрил первый. – Но мои понастырнее, вгрызаются глубже. И позиции выбрали отменные – окопались в печенке и в сердце.

      – Еще один, что ли? – вскинулся он вдруг.

      – Ага! – сказал второй. – Нынче ночью я в хорошей форме – ни одного не упустил!

      Он