ПереКРЕСТок одиночества – 4. Дем Михайлов

скорее догадка, – поправился я.

      – Так расскажи. И не торопись: мы все одно Михаила Даниловича ждем, а он задержится еще чуток.

      – Серьезное что-то?

      – Похороны, – кратко пояснил Тон Тоныч. – Елену Никитичну проводили в последний путь спозаранку. Сто шесть годков прожила. Так вот и поверишь в мистику: она еще неделю назад мне за ужином сказала, что пора, мол, ей уж в дорогу дальнюю собираться. Я ей в шутку – неужто позвал кто? А она – привиделась, мол, мне дочка младшая. Померла она в восемьдесят один год, и страшно ей там в темноте одной на тропке узкой. Вот и зовет маму. Надо идти и помогать. Вести за собой к свету небесному. Но сначала попрощаюсь со всеми неспешно, чайку напоследок попью сладкого, да завещание составлю. На все про все, мол, как раз неделя и уйдет. М-да… и ведь на самом деле померла Еленушка. Ушла…

      – М-да, – крякнул я. – Мистика как есть…

      – А ты веришь во все это? Потустороннее?

      – Не особо, – улыбнулся я.

      – Молод потому что еще, – припечатал старик и напомнил: – Так что там про догадку твою?

      – Не было ли в истории Бункера, причем где-то ближе к временам его основания, так сказать, кого-то из пенитенциарной службы?

      – Откуда-откуда?

      – Тюремщика, – пояснил я. – Кого-то, связанного напрямую с содержанием заключенных. И речь не о рядовом сидельце, отмотавшем свой срок. Речь о ком-то, кто сыграл большую роль в становлении Бункера.

      Тон Тоныч удивленно откинулся на спинку стула:

      – Ого…

      – Я угадал?

      – Прямо в точку ты угодил, – кивнул собеседник. – Причем ударил в самую сомнительную и при этом важную для нашей истории персону. Считай, прямо по лбу покойного Максима Сергеевича щелкнул звонко.

      – А он как раз из…

      – Потомственный тюремщик, – усмехнулся Тон Тоныч и задумчиво повел головой. – Бушуев Максим Сергеевич. Фигура! Но сомнительная…

      – Я уже слышал про одну сомнительную важную фигуру из прошлого Бункера.

      – Сергей Панкратов?

      – Да.

      – Неугомонный экспансионист, исследователь, бунтарь и просто рисковый человек, – кивнул старик. – Уважаю его безмерно. Своей неугомонностью Сергей Панкратов подарил всем жителям Бункера годы и годы дополнительной жизни. Он погиб ради нас всех. Смешно, но то же самое я могу сказать и про Бушуева Максима, хотя многие из знающих о том периоде относятся к нему крайне неоднозначно. А с чего ты решил, что в правлении Бункера был такой человек?

      – Взглянул на структуру Бункера сверху, как на схему, – пояснил я. – Вспомнил тех крепких стариков в черных телогрейках у входа в Замок. Разносящих баланду безобидных здешних молодых. Про всегда закрытые двери и четкую иерархию. И как-то во всем этом я разглядел контуры тюремных бараков. Хотя территория Холла больше похожа на поселение для изработанных вольноотпущенных.

      – Все верно, – вздохнул Тон Тоныч. – Это все заслуга Бушуева Максима Сергеевича.

      – Можно подробней? Раз уж ждем Михаил Даниловича…

      – Да почему бы и нет.