Переселенцы. Дмитрий Васильевич Григорович

брань, как картечь, посыпалась отовсюду.

      – Слышь, дядя! у этого, вон у этого две лошади увел! – вмешался рябой мужичок снова, указывая на кузнеца. – Две лошади увел, сам тебе скажет… Скажи, Пантелей, как дело-то было…

      Глаза присутствующих мгновенно перешли от торгаша к Пантелею; но Пантелей обманул всеобщие ожидания: он упорно молчал, и только выражение его грубого лица да нахмуренные брови высказали чувства, пробуждавшиеся в нем при воспоминании о Филиппе.

      – Кому он здесь только не враг? – сказал седой старик, – о сю пору все поминают. Даром пятый год слухов нет, всем на шею сел.

      – Вор ворует – мир горюет. Кто ему, вору-то, рад!

      – И парнишку-то свово погубил, окаянный! – прокричала некстати какая-то старуха.

      – То-то, я чай, наш Лапша-то подивится, как проведает. Он думает, брата давно уж в живых нет; сам намедни сказывал…

      – А ты и поверил! – сурово перебил кузнец Пантелей.

      – На таких людей погибели нет; ничего им не делается, – заметил кто-то.

      – Ну, а что, братцы, каков у вас этот-то брат? – спросил торгаш.

      – Лапша-то?

      – Да.

      – Все единственно… такой же разбойник! – проговорил кузнец.

      Выходка кузнеца не заключала в себе, казалось, ничего особенно забавного, тем не менее в толпе многие разразились хохотом: надо полагать, сближение, которое сделал кузнец между Лапшою и его братом, показалось присутствующим чересчур уж несбыточным, невероятным.

      – Стало, такой уж, видно, весь ихний род: все одним путем-дорогой пошли! – произнес торгаш, покачивая головою, причем макушка его шапки обнаружила несколько раз намерение сорвать с плеч голову своего владельца.

      – Вся семья таковская! один в одного! – упрямо подтвердил кузнец.

      Снова некоторые засмеялись.

      – Полно, брат Пантелей, полно! не греши! – с укором произнес степенного вида мужик, молчавший до того времени. – Станешь так-то про других худо говорить, узнаешь и про своих. Коли говорить, так говори настоящее…

      – Я и то настоящее говорю: мошенник – да и все тут! Степенный мужик досадливо махнул рукою и отвернулся.

      – Известно, один брат грабит, другой концы хоронит, – сурово подхватил кузнец. – Слышь, не знает Лапша, жив ли брат – как же! Думаешь, как летось пастух наш встрел Филиппа у рощи, думаешь, этот не знал? Они заодно действуют. Ты верь ему, что он дурачком-то прикидывается, верь…

      – Полно, говорю, – начал опять степенный мужик, – не чужим рассказываешь. Тот ограбил тебя – точно; ты на него и серчай: говори кому хошь, всякой скажет: «грабитель». А этого позорить тебе не за что. Брат за брата не ответчик! Лежачего, брат, не бьют – не приходится!

      – Уж это как есть…

      Многие из присутствующих, в том числе и бабы, вступились за Лапшу.

      – Ну вас совсем! – с досадливым нетерпением крикнул Пантелей и, толкнув плечом двух-трех соседей, пошел своей дорогой.

      – Как распрогневался! не по скусу, стало,