Амплуа девственницы. Татьяна Полякова

когда выходили из подъезда, ничего подозрительного не слышали?

      – Нет. Может, вы скажете, что случилось? – нахмурилась я.

      – Соседка утверждает, что слышала выстрелы как раз в то время, когда вы были в квартире.

      – В квартире мы не были, потому что нам никто не открыл дверь. И никаких выстрелов мы не слышали.

      – Соседка видела, как вы садились в машину, и утверждает, что в квартире вы находились минут пятнадцать.

      – Мы не могли находиться в квартире, потому что дверь нам никто не открыл, – терпеливо повторила я.

      – А может, она уже была открыта?

      – Может, – не стала я спорить, – но мне об этом ничего не известно. Стрелять мне тоже не из чего, если вы об этом, и Ковальчука я не убивала, не за что.

      – Ковальчук был убит за двое суток до этого, но тот факт, что вы пытаетесь скрыть…

      – Мы в квартиру не входили, пробыли на лестничной клетке не больше минуты. И в кого нам стрелять, скажите на милость, если Ковальчук был уже мертв?

      – Вот я и пытаюсь выяснить, что там произошло, – задушевно сообщил он, но чужая задушевность впечатления на меня не произвела.

      Потапов был ласков, потом сделался строг, напомнил об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Все во мне холодело и замирало, но я продолжала стоять на своем.

      Владимир Андреевич долго сверлил меня взглядом, а потом отпустил, записав Леркины данные, которыми она меня снабдила. Я вернулась на работу, где пыталась отделаться от навязчивых мыслей о том, как низко я пала: вру, притворяюсь – ну и о том, конечно, чем это может для меня закончиться. К концу дня я во всех своих бедах обвинила Лерку, кому хочется признавать собственные недостатки, а тут подвернулся удобный повод свалить все на другого.

      Вечером я уехала к бабушке, выключив мобильный, чтобы Лерка не смогла до меня дозвониться.

      На следующий день я появилась на работе с некоторым опозданием. Софья Сергеевна встретила меня с выражением лица, которое можно было характеризовать как ужас с большой толикой недоумения.

      – Аня, тебя спрашивали, – сказала она, забыв поздороваться.

      – Кто спрашивал? – нахмурилась я, сразу вспомнив о Лерке и ее шофере, который умел производить впечатление на людей.

      – Какие-то типы. Пришли вдвоем. Спросили, когда ты будешь. Вряд ли их интересуют квартиры. Скорее они хотят, чтобы мы освободили помещение.

      – О господи, – только и смогла произнести я и закрылась в своем кабинете. Федосеев кому-то наябедничал, и теперь ко мне явятся с претензиями. Федосееву повредили руку, а мне, скорее всего, оторвут голову, и поделом, нечего прибегать к бандитским методам. Я вновь помянула Лерку недобрым словом и попробовала сосредоточиться на работе.

      Примерно через час дверь распахнулась, и Софья Сергеевна выдохнула:

      – Пришли.

      Сердце мое ухнуло вниз и затерялось там, а в кабинет уже входил белобрысый в сопровождении высокого молодого человека, которого ранее мне видеть не доводилось.

      – Привет, – сказал белобрысый, устраиваясь на стуле.