Жизнь – сапожок непарный. Книга первая. Тамара Петкевич

поживают?

      – Спасибо, хорошо.

      – Значит, вы живёте на этой же квартире, никуда не переехали?

      – А вы у нас бывали?

      – Неоднократно. Кровать в большой комнате стоит справа, буфет у стены тоже справа. Трюмо у окна в левом углу. Так?

      – Так. Но если вы у нас бывали, тогда я вас непременно знаю. Как вас зовут?

      – Михаил Михайлович.

      – А как ваша фамилия?

      – Это я вам скажу, когда мы увидимся.

      – Вы хотите к нам прийти? Но мама с папой сейчас живут в Жихареве.

      – Знаю. Я хочу, чтобы вы сейчас подошли к углу Первой линии и набережной. Я вас буду там ждать.

      – Зачем?

      – Мне надо кое-что передать для папы, вы ведь поедете к ним на выходной день?

      – Поеду. Но вы лучше принесите к нам домой.

      – Я вас прошу прийти туда, куда сказал. Жду вас. Приходите минут через пятнадцать.

      Звонивший повесил трубку. Ни про какого Михаила Михайловича я никогда не слыхивала. От разговора остался чрезвычайно тягостный осадок. Но уклониться от встречи я посчитала себя не вправе. Что-то хотят передать папе – значит нужно пойти. У меня в тот момент сидела подруга, и я попросила её сходить вместе со мной.

      На углу набережной и Первой линии было дежурное место свиданий, и там стояло несколько человек ожидающих. На мой вопрос: «А как я вас узнаю?» – мне было сказано: «Я к вам подойду сам». Мы ждали. К нам никто не подходил, и я уже решила уйти. Но едва мы сделали несколько шагов, как меня окликнули: «Тамара Владиславовна, можно вас на минуту?» Меня остановил холёный мужчина лет сорока в дорогом драповом коричневом пальто, сильно надушенный. Запах его духов меня долго потом преследовал. Михаил Михайлович начал с выговора:

      – Зачем вы пришли с подругой?

      – А разве нельзя?

      – Конечно. Вы должны были прийти одна.

      – Что вы хотели передать папе?

      – Раз так получилось, то уж лучше в следующий раз передам.

      С тем я и ушла. Человек этот, несмотря на свою респектабельность, показался мне неприятным. В субботу я поехала в Жихарево и про звонок и про свидание рассказала не отцу, а маме. Мама добросовестно пыталась вспомнить Михаила Михайловича среди бывших знакомых, но безуспешно. Что же он хотел передать папе? На этот вопрос мы с мамой ответить не могли. Главного инженера стройки звали Яков Ильич. Очень сдержанный человек. Он учил меня играть в теннис. Корт был недалеко, и, когда я приезжала к родителям, он кричал под окном: «Том, нас ожидает корт».

      Вечером в клубе был концерт ленинградской бригады, и мы пошли все вместе. Сели в первый ряд: мама, Яков Ильич, я, ещё несколько человек. Последним в программе был фокусник. Он манипулировал платками, кувшином с водой, ещё чем-то и, подойдя к краю сцены, обратившись ко мне, предложил подняться и подтвердить, что в кувшине действительно нет воды. Я хотела было отказаться. С присущим ему добродушием Яков Ильич уговорил:

      – Да поднимитесь, загляните, что там.

      По окончании фокуса объявили антракт. Навстречу поднимавшимся