(Бес)сердечные. Инга Максимовская

сегодня… Сегодня было омерзительнее чем всегда. Женщина, слишком молодая для смерти, смотрела в тяжелое небо распахнутыми, аквамариновыми глазами. Нет, скорее изумрудными, драгоценными неживыми кристаллами. Точно. Невероятно глубокими но уже пустыми. Оперу захотелось закрыть их. С трудом поборол свербящее желание.

      – Красивая баба. Могла бы стать чьим то счастьем. Капитан, эй, у меня все готово. Можем паковать, – опер Макаров вздрогнул и с трудом перевел взгляд с губ жертвы подернутых инеем, словно сахарной пудрой припорошенных, на эксперта- криминалиста Сему, стоящего рядом.

      – Что там? – прохрипел капитан, отбрасывая давно истлевшую сигарету.

      – Хрень какая то? – все таки работа накладывает отпечаток на людей, они становятся невосприимчивы к человеческой трагедии. И он тоже стал бездушным. Хотя, сегодня странное что – то творится. Поплыл. Говорят такое случается, только вот с ним еще никогда не было подобного. Никогда, и не нужно. Иначе профнепригодность, алкоголизм, одиночество. Та же самая смерть, только в профиль. – На спине у девки два разреза, от лопаток к пояснице. Зеркальные, идеально ровные. Ни разу не видел таких. На груди, с левой стороны, в районе сердца, клеймо в виде символа. Не знаток я, но вроде какая-то греческая фиговина.

      – Тату? – голос Макара прозвучал глухо, будто затерявшись в морозном сумраке.

      – Нет, капитан. Клеймо именно. Выжженое. Сейчас много всякой дряни придумали. Шрамирование, еще какие то подвыперды. Но тут именно клеймо. И оно старое. Но девка умерла не от порезов на спине. Скорее от переохлаждения. Замерзла, снегурочка. Точнее патологоанатом скажет, наверняка. Других повреждений нет, разве что…

      – Что? – напрягся опер.

      – Вот, рядом с телом нашли, – в руке Семы появился пакетик, в котором тускло отсвечивал некрупный изумруд. – Серия, походу. Бриллиант нарисовался опять.

      – Да твою ж мать. И почему мне эта дрянь? Он давно на нашей территории не охотился, а тут… – выругался Макар и прикурил новую сигарету, от предыдущей. – Сем, ты когда нибудь видел такие глаза? – ни с того ни с сего, сорвался с его губ в принципе пустой вопрос.

      – Какие это, такие? – удивленно посмотрел на опера эксперт. – Обычные достаточно распространенный цвет. Серые, в прозелень.

      – Они очень яркие. Почти изумрудные, – Макар снова посмотрел на распластанную женщину и обалдел. Зелень колдовская напрочь исчезла, словно вымылась.

      – Капитан ты в порядке? Может отпуск тебе взять? И курить ты бы завязывал, Мак. Сердчишко к сорока годам вообще убьешь. Курить столько вредно. А без пламенного мотора не живут пока, к сожалению. Иначе и я бы с удовольствием морально разлагался. Но, у меня не как у кота, одна жизнь всего. И у тебя тоже.

      – Жить вообще вредно Сэмэн, – глухо хохотнул капитан, и в последний раз кинул взгляд на жертву того, кого они никак не могли поймать вот уже целую вечность. Сердце в груди замерло на миг, пропустило удар. Прав эксперт, надо к доктору что ли сходить. Что-то частенько стало прихватывать.

      Серийщик, убивал женщин по всему городу, и оставлял возле них драгоценный камень, вот уже два года. Но был как заколдованный. Неуловимый. Ему показлось наверное, но… Глаза покойницы больше не были пустыми. Они смотрели прямо в его душу, выкручивали ее изумрудно-зеленым ужасом. Макар моргнул, отгоняя наваждение. Точно прав Сема, пора отдохнуть, а то и рехнуться недолго. Девка мертва. И зеркала ее души обычные. Он просто устал. Да, от переутомления мерещится всякая чертовщина. – Пакуй. Больше мы отсюда ничего не выжмем. Ребята уже околели, наверное. Да и труповозку вызвали рано. Теперь отписываться затыкаемся.

      Он пошел в машину, не желая смотреть, как тело красавицы запаковывают в черный мешок. От дребезжащего звука застегивающегося замка молнии капитана передернуло. Скорее, домой, спрятаться от всех, напиться до чертей. Забыться. До семи еще целых пять часов. А потом снова в бой…

*******

      Она с трудом открыла глаза и тут же уперлась взглядом в металлический потолок секционного холодильника. Тело не чувствовало холода и боли, той что могли причинить люди своими малосильными манипуляциями. Даже швы от вскрытия, уже начали затягиваться, а ссадины зарубцевались и исчезли. Но вот боль в спине казалась невыносимой. Черт, это самая неприятная часть работы. Хотя, брезгливость, для таких как она непозволительная роскошь. Неведомое чувство, для тех, кто каждый день имеет дело с человеческими грехами, пороками, порой настолько омерзительными, что хочется содрать с себя шкуру.

      Она нашла его. Тридцатилетние поиски, наконец увенчались успехом. В том, что молодой капитан, почти уже переродился, женщина не сомневалась. Она слышала, собственными ушами, умирающее сердце единственной уцелевшей особи мужского пола из ее рода. И это было настоящим чудом. А еще он почти научился видеть… Ее глаза то он рассмотрел.

      Женщина повела рукой, и холодильник мелко завибрировал. Спустя пять минут она уже шла по коридору морга. Привычная нагота ее не смущала. Но разжиться одеждой все же было необходимо. Люди слишком консервативны, чересчур ханжи. Но при этом лицемерны и насквозь фальшивы.

      Старый сторож, воняющий