Обойденные. Николай Лесков

увеличивает мою борьбу – ту борьбу, которой не должно быть вовсе. Я должна идти, как ведет меня моя судьба, не раздумывая и не оглядываясь.

      – Что это за загадки у вас сегодня?

      – Загадки! От нищенки благодетели долг требуют.

      – Ну-с!

      – Я ведь вот говорила, что я привыкла целовать откупщичьи руки… ну а теперь один благодетель хочет приучить меня целовать его самого. Кажется, очень просто и естественно… Подросла.

      – Ужасно!.. Это ужасно!

      – Нестор Игнатьич, мы нищие.

      – Ну, надо работать… лучше отказать себе во всем.

      – Вы забываете, Нестор Игнатьич, что мы ничего не умеем делать и ни в чем не желаем себе отказывать.

      – Но ваша мать, наконец!

      – Мать! Моя мать твердит, что я обязана ей жизнью и должна заплатить ей за то, что она выучила меня побираться и… да, наконец, ведь она же не слепа, в самом деле, Нестор Игнатьич! Ведь она ж видит, в какие меня ставят положения.

      Долинский заходил по комнате и вдруг, круто повернув к Юлиньке, произнес твердо:

      – Вы бы хотели быть моею женою?

      – Я? – как бы не поняв и оторопев, переспросила Юлинька.

      – Ну да; я вас откровенно спрашиваю: лучше было бы вам, если бы вы теперь были моею женою?

      – Вашей женой! Твоей женой! Это ты говоришь мне! Ты – мое божество, мой гений-хранитель! Не смейся, не смейся надо мною!

      – Я не смеюсь, – отвечал ей Долинский.

      Юлинька взвизгнула, упала на его грудь, обняла его за шею и тихо зарыдала.

      – Тсс, господа, господа! – заговорил за спиною Долинского подхалимственный голос Аксиньи Тимофеевны, которая, как выпускная кукла по пружинке, вышла как раз на эту сцену в залу. – Ставни не затворены, – продолжала она в мягко-наставительном тоне, – под окнами еще народ слоняется, а вы этак… Нехорошо так неосторожно делать, – прошептала она как нельзя снисходительнее и опять исчезла.

      Несмотря на то что дипломатическая Юлочка, разыгрывая в первый раз и без репетиции новую сцену, чуть не испортила свою роль перебавленным театральным эффектом, Долинский был совершенно обманут. Сконфуженный неожиданным страстным порывом Юлочки и еще более неожиданным явлением Аксиньи Тимофеевны, он вырвался из горячих Юлочкиных объятий и прямо схватился за шапку.

      – Боже мой! Аксинья Тимофеевна все видела! Она первая сплетница, она всем все разболтает, – шептала между тем, стоя на прежнем месте, Юлочка.

      – Что ж такое? Это все равно, – пробурчал Долинский. – Прощайте.

      – Куда же вы? Куда ты? Подожди минутку.

      – Нет, прощайте.

      Долинский ничего не слушал и убежал домой.

      По выходе Долинского Юлинька возвратилась назад в зал, остановилась среди комнаты, заложила за затылок руки, медленно потянулась и стукнула каблучками.

      – Вот уж именно что можно чести приписать, – заговорила, тихо выползая из темной комнаты, Аксинья Тимофеевна.

      Юлочка нервно вздрогнула и сердито оторвала:

      – Фу, как вы всегда перепугаете со своим ползаньем!

      – Однако сделайте же ваше одолжение: что же он обо мне подумает? –