Первое послание к Тимофею и Послание к Титу. Жизнь поместной церкви. Джон Р. У. Стотт

как особый литературный жанр и совершенно невинную литературную практику. Профессор Моул пишет о «том, что можно назвать благонамеренным использованием псевдонима, безо всякого умысла ввести публику в заблуждение»; согласно тем, кто придерживается этой точки зрения, «автор, написавший под именем Павла, искренне верил, что он передает весть, которую мог бы сообщить и сам апостол»[28]. Но он также пишет о неразрешимой проблеме совмещения этой концепции «честного» использования чужого имени с фабрикацией отрывков личного (для Павла) характера в Пастырских посланиях.

      Доктор Мецгер тоже высказывает серьезные сомнения по поводу псевдоэпиграфии. Он задает три важных вопроса. Совместима ли этически псевдоэпиграфия с «нормами честности и чистосердечия, с древними или современными нравственными эталонами»? Как следует, с психологической точки зрения, «рассматривать автора, который выдает себя за древний авторитет»? С теологической точки зрения: «может ли произведение, в котором есть подлог, будь он совершен из самых благородных побуждений, рассматриваться как совместимое с характером послания от Бога»[29].

      Трудно утверждать, что использование чьего-то имени в таком случае можно воспринимать в качестве невинного литературного приема.

3) Ответ в свете современных христианских представлений

      1. Хотя со времен Баура для защитников использования чьего-то известного имени стало привычным утверждать, что это приемлемая практика, в которой нет злонамеренного подлога, они все же «не могут привести исторических свидетельств для подкрепления своих представлений о том, что новозаветная псевдоэпиграфия признавалась как таковая и рассматривалась как вполне невинная практика»[30]. Напротив, доктор Л. Р. Донелсон утверждает: «Мы вынуждены принять, что в христианских кругах использование псевдонима считалось нечестным приемом»[31]. Произведение под чужим именем либо воспринималось как достоверное, а потому уважалось, либо, если его автора разоблачали, осуждалось. Нет никаких данных о том, что при раскрытии мнимого авторства каких-то сочинений, они, тем не менее, почитались и уважались. Некоторые комментаторы приводят в качестве примера суждение антиохийского епископа начала III в. Серапиона. Сделав вывод о подложности Евангелия от Петра, он провозгласил такой принцип: «Мы, братия, принимаем и Петра, и других апостолов, как Христа. Но сочинения, написанные под их именем другими, мы отвергаем».

      2. Утверждение, что автор, написавший под чужим именем, не намеревался сделать подлог, по-видимому, выглядит как самооправдание. Если никого не ввели в заблуждение, тогда в чем смысл этого ухищрения?

      3. Несмотря на уверения, что псевдоэпиграфия – нормальный, вполне невинный литературный прием, многие из нас не могут принять ее безоговорочно и со спокойной совестью. Мы помним, что Писание постоянно подчеркивает священность истины и греховность ложного свидетельства. Мы не чувствуем удовлетворения от заверений, что имитация

28

Moule, p. 116.

29

Metzger (1972), p. 4.

30

Ellis (1992), p. 217.

31

Donelson, p. 16. См. также: J. S. Candlish, “On the Moral Character of Pseudonymous Books”, The Expositor 4 (1891), p. 103.