Кавказушка. Анатолий Никифорович Санжаровский

завязались первые приманчивые женские прелести, домашние забеспокоились. Как уберечь юную небесную хорошку от жениха-вора? На ту пору далёкую – горячие, безумные двадцатые годы – в горцах ещё крепко сидел обычай непременно воровать себе молоденьких невест.

      Старшие братья Трифонэ и Мамука – отец помер, они главные мужчины в доме – на домашнем совете сказали так:

      – Дома Жении оставаться рискованно. Случись что, кто её защитит? Уж лучше пускай с нами пасёт скот. И нам будет нескучно, и сама вдали от людского глаза будет целей.

      И стала Жения пастушкой.

      Медленная надменная осень торжественно раздевала золотые леса.

      Раз в самую силу ночи к сакле, где спали братья и сестра, осторожно подъехали три всадника. Все они были с ружьями.

      Спешились.

      Двое, Нестор и Кондратэ, подкрались к двери. Третий, Дато, закутанный в чёрный башлык – одни глаза на воле,– на пальчиках прожёг к окошку.

      От двери позвали:

      – Три-ифо-онэ-э… Ма-му-ука-а…

      – Кто там? – прокинувшись, отозвался Трифонэ, доставая из-под подушки соломенный кнут.

      За дверью с нажимом хохотнули.

      – Трифонэ, – с мягким укором заговорил Нестор, – обижаешь, дорогой… Что же это с гостьми через дверь вы говорите? Неприлично… А гости какие? Я… Кондратэ… Уважаемые гости…

      У Трифонэ откатилось от сердца. Чего осторожничать! И Кондратэ, и Нестор женатики. С глупостями не полезут. Наверняка что-нибудь дома…

      – Что стряслось? – в один голос спросили Трифонэ и Мамука.

      – Открывайте скорей! Узнаете.

      И только братья выскочили во двор, тёмный простор открытой двери тесно загородили собой Нестор и Кондратэ.

      Из глуби сакли полоснул истошный, хриплый крик Жении:

      – Бра-атики-и!.. Абра-а-аги!.. [1]

      Трифонэ с Мамукой дёрнулись назад в саклю – им в груди воткнулись нахолодалые дула ружей.

      – Сунетесь – как слепых котят перехлопаем! – прорычал Кондратэ, стволом отжимая от двери Трифонэ.

      Цепенея от бессилия, запросил Трифонэ:

      – Одно… Одно прошу. Не стреляйте… Насмерть перепугаете ребёнка… На-асмерть!

      Для Трифонэ Жения была ребёнок. Для Дато – невеста на возрасте.

      А было Дато двадцать. Он на три года моложе Трифонэ.

      И без стрельбы Жения, прокричав своё гортанное "Братики, абраги!", потеряла сознание. Дато сдержанно, благодарно поцеловал её, накинул на неё, полуголую, бурку, подхватил, как запелёнатого ребёнка, на руки, коршуном одним прыжком – на подоконник с чёрной добычей и, на лету воткнув ногу в стремя, во весь мах рванул прочь по каменистой стёжке. Только искры завспыхивали под конскими копытами.

      Он летел, не касаясь поводьев, не правя конём. Конь сам знал дорогу домой. Дато бережно держал Жению на руках. Не совладая с собой, он украдкой осыпа́л поцелуями её тугое, налитое личико и хмелел. Тёплая со сна, она пахла ребёнком.

      Тряская, яростная скачка, свежий воздух и поцелуи разбудили, вынесли её из обморока.

      – Где я?.. – ёжась и боязливо выглядывая из узкого и глубокого, как тёмный колодец, распаха бурки, прошептала Жения.

      – Там, где и я! – с игривым сочувствием ответил Датико.

      Она в упор:

      – Кто ты? Мне твой голос не знаком.

      – Может, ты ещё скажешь, что и я тебе не знаком?! – выпалил Дато, сдирая, сталкивая с лица чёрное покрывало.

      Она приподнялась, выпнулась из бурки, всмотрелась в его лицо и ахнула, потерянно закрывая своё лицо руками и отстраняясь от Дато.

      – Я тебя совсем не знаю! У нас таких в Джангре ну совсем нету!

      Сильный Датико весело покачал её на руках, словно баюкал младенца в чёрных пелёнках.

      – Ты права. Таких как я в Джангре нету. Я из Лали. [2]

      – Из Лали? – изумлённая Жения захлопала долгими мохнатыми ресницами. – От Лали до нас… Это ж такая немереная даль!

      – Мереная, девочка! Ещё сколько раз мереная… Я видел тебя один раз. Ты тоже видела меня один раз.

      – Не слишком ли много? И когда? Где?

      – Воистину, память у тебя девичья. Я много раз бывал в Джангре. Всё пасся у вашего дома. Глаза у тебя так играли, что и через горы тянули к тебе… И только один раз я увидал тебя. Я спросил через плетень, как твои дела. Ты прыснула в кулак и пошла по двору дальше внаклонк. Несла поить корову. Ты даже, гордючка, не взглянула!

      – Из этого ты сделал вывод, что я тебя видела? Ты что, в самом деле приезжал в Джангру только за тем, чтоб справиться у меня о моих делах?

      – Конечно.

      – И тебя отпускали одного из дому в такую даль?

      – Боже! Да у тебя мешок вопросов! Ясно, отпускали. Я не девушка… Я говорил, что иду навестить Нестора… – Дато повёл головой назад, давая понять, что речь идёт о том Несторе, который едет сзади с Кондратэ.

1

 Абраги (грузинское) – абрек. Абреки – вероятно, от осетинского абрег – скиталец, разбойник – в прошлом у народов Северного Кавказа изгнанники из рода, ведшие скитальческую или разбойничью жизнь.

2

Лали – рубин. Здесь – название села.