Глагол «инженер». Александр Житинский

и остановились у двери с номером 347. Дверь была серая, неопрятного вида.

      – Юрий Тимофеевич обещал быть к двенадцати, – сказала Зоя Давыдовна и ушла.

      Я вошел в комнату. Справа стояли два пустых стола, а слева, перегораживая комнату пополам, громоздилось что-то черное, непонятное, с множеством круглых ручек. Оно было похоже на мебельную стенку производства ГДР, на которую мои родители стояли в очереди. Вся передняя панель стенки была густо усеяна рядами ручек с указателями. Внизу была узкая горизонтальная панель с кучей проводов. Я подошел к стенке и покрутил одну из ручек. Указатель защелкал, перепрыгивая с деления на деление.

      – Не трожь! – сказала стенка человеческим голосом.

      Я отскочил от стенки к столу и сделал вид, что раскладываю на нем бумаги.

      – Выставь потенциометр на прежнее деление, – продолжала стенка ровным голосом.

      Теперь я уже знал, что крутил ручку потенциометра. Но какую? Их было штук триста, и я не успел запомнить, какую я трогал. Я снова приблизился к стенке и начал шарить глазами по указателям.

      – Ну, чего ты там? – лениво поинтересовалась стенка.

      Я схватился за первую попавшуюся ручку и повернул ее против часовой стрелки. Снова раздался треск указателя.

      – Ну ты, брат, даешь! – сказал тот же голос, потом за стенкой послышалось шевеление, и из-за нее вышел худой мужчина в черном свитере. Он был мрачен. Подойдя к стенке, он, почти не глядя, нашел сдвинутые мною ручки и восстановил первоначальное положение.

      – Чемогуров, – сказал он, протягивая руку. – А это электроинтегратор, – представил он стенку. – Ты его больше не трогай.

      – Петя… – сказал я. – Верлухин. Я буду здесь диплом писать.

      – У кого? – спросил Чемогуров.

      – У Юрия Тимофеевича.

      Чемогуров оценивающе посмотрел на меня. Он рассмотрел мое лицо, волосы, пиджак, брюки и ботинки. Мне стало не по себе.

      – Годидзе, – сказал он.

      – Чего? – не понял я.

      – Грузинская фамилия, – мрачно пояснил Чемогуров. – Годидзе.

      – При чем тут грузинская фамилия?

      – Скоро поймешь, – сказал он и стал разминать своими длинными пальцами папиросу.

      Чемогурову было лет под сорок. Он был небрит и нестрижен. Под глазами фиолетовые мешки. Свитер висел на нем, как на распялке. Было видно, что Чемогуров холост, любит выпить и пофилософствовать.

      Он дунул в папиросу и закурил. Потом, еще раз взглянув на меня, ушел за электроинтегратор.

      Я выбрал себе стол, застелил его листом миллиметровки, который оторвал от рулона, и прикнопил. На стол я выложил из портфеля большую толстую тетрадь, стаканчик для карандашей, стирательную резинку, три разноцветных шариковых ручки, пачку белой бумаги и угольник. Все это я разложил в идеальном порядке. Я люблю аккуратность.

      После этого я сел за стол и стал ждать. Была половина двенадцатого.

      За интегратором что-то тихонько запищало, потом затюкало и зашипело. Чемогуров пробормотал три слова. Первые два я не расслышал, а последнее