Упрямое время. Игорь Вереснев

будто холодной водой из брандспойта окатили. Хуже – будто обухом в темя хрякнули! Мгновенно Радиковы сказки о путешествиях во времени отступили и сегодняшняя реальность навалилась. Память девяти лет, разделивших нас.

      Солёный комок подкатил к горлу. Но я сдержался. Эти слёзы я уже выплакал. Сотню раз выплакал.

      Радик заметил, как я переменился в лице, вновь разлил водку, пододвинул мне стакан.

      – Расскажи, сразу легче станет.

      Легче? Да понимает ли он, о чём говорит? Мне – легче?!

      Я схватил стакан, опрокинул в рот, высушил одним долгим, большим глотком. Это был лишний стакан, не мой уже. И чёрт с ним! Хочет послушать?! Изволь!

      Выложил я всё, как есть. О Ксюше, о злосчастном июле две тысячи первого, о пацане-ментёнке, решившем полихачить, о том, как в наших судах красный свет неожиданно меняется на зелёный, а «зебра» уползает на шесть метров в сторону. О том, как я пытался найти правду… И о том, как эта самая «правда» нашла меня, тоже рассказал.

      А потом я ещё выпил. Больше не думая, лишним будет стакан или нет.

      – Ты меня спрашивал, почему я в школе не работаю? Статья у меня неподходящая, понимаешь ли. Плохая статься. С такой к детям и близко не подпустят. Хорошо, хоть дворником взяли! Директор ЖЭКа «облагодетельствовал». Сказал, когда заявление подписывал: «Повезло тебе, что я мужик. Мужик к мужику в таких делах всегда сочувствие проявит. Была бы на моём месте баба, погнала бы тебя взашей». Поинтересовался ещё: «И как оно, стоило того?» Гад.

      Радик слушал меня, всё более хмурясь. И когда я замолчал, переспросил:

      – Гена, но это же ерунда какая-то? Не мог ты так поступить. Если бы она тебя даже спровоцировать попыталась, ты бы не поддался. Выставил бы её, и всё.

      Я разозлился. Он что, не слышал, что я ему рассказывал? Или сомневается, что это подстава была?! Конечно, молодая смазливая кукла сама себя предлагает. Какой мужик устоит? И друг Гена не выдержал, позарился на свеженькое…

      Рука моя сама собой сжалась в кулак. Врезать бы от души, чтоб не вякал!

      Я даже испугался такой своей мысли. Это всё из-за водки. Лишний стакан. Или два? Завадский ведь не виноват, совершенно не виноват. Вот сучке той малолетней я бы врезал, дряни мокрохвостой. Ох, врезал бы! Изуродовал бы, чтобы на всю жизнь запомнила, как другим эту самую жизнь ломать ни за что, ни про что. А потом опять на зону, и хрен с ним!

      …А на зоне снова тех шакалов бы встретил. Нет, драться с ними я не стану. Просто замочу. Стольких, сколько смогу. И пусть потом убивают. Жизнь не дорога? Да нахрен она мне нужна, такая жизнь!

      – Нахрен она мне нужна, а? Я тебя спрашиваю?!

      – Тише-тише…

      Оказывается, я ору это во весь голос и кулаком по столу стучу, а Радик хватает меня за плечи, пытается остановить. Прихожу в себя на минуту, тянусь за бутылкой. Радик сдёргивает её со стола.

      – Что, жалко?! – рычу на него. – Зачем тогда звал?

      – Гена, тебе хватит…

      Вновь выныриваю на поверхность – я у дверей, порываюсь уйти, а Радик вцепился, что твой репей, не пускает.

      – Не-не-не,