Проклятые короли: Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона. Морис Дрюон

онским пленением пап. Парламенты были в его распоряжении, а соборы – на его содержании.

      У Филиппа было три совершеннолетних сына, так что он мог рассчитывать на продолжение рода. Свою дочь он выдал за короля Англии Эдуарда II. Среди своих вассалов он числил шесть иностранных королей, а союзы, заключенные им, связывали его со многими государствами, вплоть до России.

      Он прибирал к рукам любые капиталы и состояния. Постепенно он обложил налогом церковную казну и земли, обобрал евреев, нанес удар по объединению ломбардских банкиров. Чтобы удовлетворять нужды казны, он прибегал к выпуску фальшивых денег. День ото дня золотые монеты становились все легче весом и стоили все дороже. Ужасающе тяжелым было бремя налогов; королевские соглядатаи буквально наводнили страну. Экономические кризисы вели к разорению и голоду, что, в свою очередь, вело к возмущениям, которые король топил в крови. Бунты кончались длинной вереницей виселиц. Всё и вся должны были покоряться, гнуть спину или разбивать себе лоб о твердыню королевской власти.

      Этот невозмутимый и жестокий владыка вынашивал мысль о национальном величии Франции. При его правлении Франция была великой державой, а французы – несчастнейшими из людей.

      Только одна сила осмелилась поднять голову – орден тамплиеров. Эта разветвленная организация, военная, религиозная и финансовая в одно и то же время, прославилась и разбогатела в период Крестовых походов.

      Слишком независимое положение тамплиеров беспокоило Филиппа Красивого, а их неисчислимые богатства возбуждали его алчность. Он затеял против них судебный процесс. Второго такого судилища не знала история, ибо по ходу дела было привлечено около пятнадцати тысяч обвиняемых. Нет такой низости, к которой не прибегли бы судьи на этом процессе, длившемся целых семь лет.

      Наше повествование начинается с последнего, седьмого года.

      Часть первая. Проклятие

      Глава I. Королева, не знающая любви

      В камине на ложе из раскаленных углей пылала целая сосна. Сквозь зеленоватые стекла в свинцовых переплетах просачивался скупой мартовский свет.

      На высоком дубовом кресле, спинку которого украшали три резных льва – символ английского могущества, – сидела королева Изабелла, супруга Эдуарда II; подперев подбородок ладонью, опустив ноги на пурпурную подушку, она рассеянно глядела в камин, не замечая веселой игры огня. Двадцатидвухлетняя королева славилась удивительной белизной и нежностью кожи; золотистые ее волосы были заплетены в две косы и уложены над висками наподобие ручек греческой амфоры.

      Придворная дама, привезенная из Франции, читала вслух королеве поэму герцога Гийома Аквитанского:

      Не помяну любви добром,

      Я не нашел ее ни в ком,

      Мне некого воспеть стихом…

      Певучий голос придворной дамы терялся под сводами залы, слишком просторной, чтобы женщина могла здесь чувствовать себя счастливой.

      В изгнанье удаляюсь я,

      Беда и горе ждут меня…

      Королева, не знающая любви, вздохнула.

      – Сколь прекрасны слова эти, – произнесла она, – можно подумать, что они писаны для меня. Увы! Прошли те времена, когда знатные сеньоры, вроде этого герцога Гийома, умели так же хорошо сражаться, как слагать стихи. Когда, вы сказали, он жил? Два века тому назад! А словно вчера только написано.

      И она вполголоса повторила:

      Не помяну любви добром,

      Я не нашел ее ни в ком…

      Она задумалась.

      – Прикажете продолжать, ваше величество? – осведомилась чтица, придерживая пальцем страницу с картинкой.

      – Нет, милочка, не надо, – ответила королева. – Моя душа уже достаточно наплакалась сегодня…

      Она поднялась и совсем другим тоном произнесла:

      – Мой кузен Робер Артуа известил меня о своем прибытии. Позаботьтесь о том, чтобы, как только он приедет, его немедленно провели ко мне.

      – Он едет из Франции? Как вы, должно быть, рады, ваше величество!

      – Хотела бы радоваться, но только привезет ли он нам радостные вести?

      Дверь распахнулась, и на пороге появилась вторая придворная дама – тоже француженка, – она запыхалась и придерживала мешавшую бежать юбку кончиками пальцев. В девичестве Жанна де Жуанвилль, она вышла замуж за сэра Роджера Мортимера.

      – Ваше величество, ваше величество! – закричала она. – Он начал говорить.

      – Неужели заговорил? – спросила королева. – И что же он сказал?

      – Ударил по столу и сказал: «Хочу».

      Гордая улыбка осветила прекрасное лицо Изабеллы.

      – Приведите его ко мне, – приказала она.

      Леди Мортимер все так же поспешно выпорхнула из залы; вскоре она появилась в дверях, неся на руках пухлого, розового, толстенького младенца в возрасте пятнадцати месяцев, и поставила его у ног королевы. На нем было платьице гранатового цвета, все расшитое