Курс на юг. Б. Беломор

французского ученого насчет сокровищ местных индейских царьков. Инками их называли, кажется. Камилла как услышала, сразу загорелась. Сейчас строит планы экспедиции в отроги Анд и даже выписала из Швейцарии какие-то особые башмаки для горных восходителей.

      Остелецкий ухмыльнулся.

      – Смотри, Карлуша, как бы и правда не пришлось в горы лезть! Там, как я прочитал, сплошь лед, снег да королевские кондоры.

      – А, вздор… – легкомысленно отмахнулся барон. – Прибудем в Чили, придумаю что-нибудь убедительное. А пока давай-ка поищем, где бы поужинать? У меня, признаться, кишки сводит.

      – Может, в «Фоли-Бержер»? – предложил Остелецкий. – Тамошняя кухня вполне даже комильфо, и барышни танцуют весьма пикантные…

      – Ты, видать, погибели моей хочешь? – Греве сделал испуганные глаза. – Если баронесса узнает, что я посещаю подобные заведения, да еще и без нее, со свету меня сживет. Нет уж, поехали назад в отель, там и поужинаем. Заодно представлю тебя супруге. Раз уж нам предстоит провести целый месяц на одном пароходе, лучше познакомиться заранее.

      – Так она с тобой, в Париже? – удивился Остелецкий.

      – А ты чего хотел, братец? У нас медовый месяц, иначе никак. – И махнул тростью, подзывая фиакр.

      Париж. Набережная Сены

      Несколькими часами позже

      – …а потом пришла жена того, длинного. Они перед ней расшаркались, велели подать еще бутылку вина и посидели полчасика. Потом парочка поднялась наверх, в номер, а второй вышел из отеля, взял фиакр и велел ехать к «Фоли-Бержер». Я за ним прицепился и видел, как он вошел в двери. Наверное, до сих пор там сидит. В этом заведении самая увлекательная программа начинается после полуночи, раньше оттуда никто не уходит, и уж тем более одинокий мужчина.

      Они беседовали на набережной Турнель, возле парапета, массивной чугунной цепи, протянутой на чугунных столбиках. За парапетом несла мутные воды Сена, а вдоль тротуара тянулись знаменитые на весь Париж развалы букинистов. Там толпились студенты, чисто одетые мальчики в сопровождении гувернеров рассматривали тома приключений мсье Жюля Верна и тонкие сборники детективных повестей.

      Юный собеседник Бертона (это был, конечно, он, но только без своей известной всем газетчикам Лондона бороды) презрительно посмотрел на них и пустил сквозь зубы длинный плевок – знак высшего презрения парижских гаменов.

      – А тебе-то почем знать? – с усмешкой осведомился англичанин. – Или скажешь, что и сам бывал внутри?

      – А то как же, мсье! – ухмыльнулся сорванец. – Мой родственник по матери моет там посуду, он и провел. Я спрятался за сценой, в какой-то кладовке, и все видел, даже как девчонки перед выходом чулки подтягивают! Точно говорю, там он сидит!

      – Ладно, держи, заработал. – Англичанин протянул мальчишке горсть мелких монет. – В каком, говоришь, номере он остановился?

      – В шестьдесят пятом, на третьем этаже. Так себе номер, не для Ротшильда. Кстати, другой, который с мамзелью,