Домик на дереве. Акмаль Эттарис

других водителей, на глупых пешеходов, на дорожающий бензин. В общем-то, он с ног до головы ругал жизнь, а я слушал. Мама, наверное, уже устала, но ехать нам еще минут пятнадцать.

      – Эта чертова дорога уже превратилась в кашу! Один щебень, и тот плывет! Твою мать, когда тут положат асфальт?!

      И все в таком духе. Я уже научился предсказывать его реплики. Темное стекло плакало, показывая мне опушку леса; мама иногда отвечала на слова таксиста, но в голосе чувствовались вялость и раздражение. Солнце уже заходит, а она работала с самого утра, причем не у нас дома – в Химках – а в Самаре, в командировке, вроде. Позвонила мне и сказала брать билет на поезд до этой дыры – целый день ехал, и, когда, наконец, ступил ногой на землю русскую, меня потащили в такси со словами: “Едем к бабушке, ты останешься там на месяцок, подышишь свежим воздухом”. Если бы она предупредила меня сразу, я бы, конечно, билет не взял, но кто же знал, что жизнь так повернется?

      Гром прогремел, всколыхнув старую память. Я уже бывал на этой дороге лет пять назад.

      – Максим, солнышко, можешь поставить телефон на зарядку? – мама обернулась ко мне, держа в руках темно-синий чехол, закрывающий битое стекло старого сяоми.

      Мне шестнадцать лет, кстати.

      Я покачал головой.

      – Мой повербанк пал смертью храбрых еще на вокзале.

      Она тяжело вздохнула.

      – И что теперь делать? Мне позвонить должны.

      – Думаю, у бабушки найдется немного электроэнергии.

      – Если свет там не отрубили, – бросил водитель, – В такую погоду могут оставить без электричества. Хорошо еще, что лето, а то я бывал там зимой и как-то остались мы без света, и отопление сдохло, ну, без света, – он сложил руки на руле, и, поворачивая голову то на дорогу, то к маме, странно тянул слова, – К вечеру сидели под одеялами и со свечками. Я потом генератор купил, а то так и насмерть замерзнуть можно.

      – Да и париться не стоит, – сказал я маме, – Связи все равно нет.

      – Успокоил, блин, – она посмотрела на меня с безнадёжной улыбкой.

      – Ну связь там ловит местами, палки есть. Но не везде. Местами, – водитель продолжал что-то говорить, но уже тихо и обрывчато, словно ему только и надо было, что занять свой рот какими-нибудь словами, неважно какими, главное – чтобы было. Как-будто молчание вызывало у него нестерпимые муки.

      Мимо проплывали кусты и цветы, сквозь стекло и дождь казавшиеся жутко серыми и тоскливыми. Как здесь живут люди? Ну, то есть, понятно, старики уже привыкли, им тут неплохо, но ведь в деревне есть и дети. Как они выживают? Небось, даже не знают, что такое фастфуд. У них есть школа? Я не помню, была ли тут школа, когда я приезжал в прошлый раз. Вдруг они вообще не знают, что такое математика? Везет…

      Дома начали вылазить, как грибы после дождя. Спускаемся по щебню вниз, а по сторонам от дороги, как забор, разных форм и размеров стоят жилые здания, начиная от деревянных хижин, заканчивая кирпичными, облицованными неплохим фасадом, иногда даже двухэтажными(очень редко) домами.

      Слева я заметил трактор и камаз. Камаз, определенно, был не на ходу – задняя ось куда-то запропастилась. Они стояли возле поломанного или просто упавшего под гнетом времени ограждения из металлических пластин, рядом с выцветшим синим домом. Потом мы свернули направо, и, проехав километр, машина остановилась.

      – Мы все? – спросил я.

      – Доехали, – ответил таксист, пока мама доставала кошелек из сумки.

      Восемьсот рублей, между прочим, мама отдала за услуги этого уже немолодого человека с ужасной щетиной. Довольно дешево, учитывая условия нашей поездки. Я открыл дверь машины. Со скрипом. И тут же попал белыми кроссовкам в коричневую лужу, быстро пересказал ругательства водителя, коих было немало, и доплелся до бабушкиной калитки, неся на плечах черный рюкзак с вещами, которые я собирал на дня два-три, перепрыгивая комья грязи и, как бывалый канатист, балансируя на тонкой линии уцелевшей, и все же мокрой, травы.

      Гром ударил еще раз, и я увидел молнию, рассекающую темень опустившегося вечера. Мама встала рядом со мной – ее черные кудрявые волосы прижались к вискам – и жестом велела мне открыть багровые врата в мир потерянной цивилизации. Каменная плитка разношерстной масти вела нас до крыльца, где мы встретили стоящую посреди деревянного настила бабушку. Она была немного полной и низенькой, с радостным, почти светящимся лицом и короткой стрижкой с редкими темными волосами.

      Раскинув руки, она сказала довольно громким и живым голосом:

      – Ох ты, Господи, добрались все-таки до бабки. Ну проходите, давайте, а то льет как из ведра. Ой, Максимка, сколько лет! – она обняла меня, а потом принялась за маму, – Ну здравствуй, доча!

      – Привет, мамулечка!

      Мне стало немного неловко от их телячьих нежностей, и, взяв мамину сумку, я прошмыгнул в сени. Небольшое помещение, белый шкафчик, газовая печка, ничем не прикрытые трубы и желтый свет лампочки. Обжитое место встретило меня запахом свежей выпечки и каким-то тонким, теплым уютом, словно я вернулся с тяжелой работы в свой дом, где накрыт стол