Цвет твоей крови. Александр Бушков

Сказал, что уверен: мы в полном окружении, и нас, если будем двигаться в прежнем порядке, скоро обнаружат и задавят числом, а то и гусеницами. А потому он как старший по званию приказывает: закопать пулеметы (замки отдельно), разбиться малыми группами и выходить к своим самостоятельно. Сам он пойдет с командирами, и чтобы никто к ним не набивался.

      Руки чесались достать пистолет (мне выдали в Минске ТТ) и загнать ему пулю в лобешник. С точки зрения устава он был никакой не командир части, но как кадровый военный должен был понимать: подразделение, пусть с бору по сосенке сколоченное, после такого приказа боеспособным подразделением быть перестанет, рассыплется черт знает во что…

      Но я сдержался. Не стоило переть против доброй сотни вооруженных людей. Видел, что солдаты приказ приняли большей частью с облегчением, иные даже с одобрительными возгласами – мол, такую толпу и с самолетов в два счета перещелкают, а танки… Ну что мы можем танкам сделать без единой гранаты? А так – ловчее будет к своим пробираться, а там, смотришь, и наши главные силы подойдут. В таком вот духе. Военюрист, по лицу видно, думал то же, что и я, – явно пришел к тем же выводам, что и я, вот и получилось, что плетью обуха не перешибешь…

      Пулеметы и замки закопали, наскоро разбились по трое-четверо и стали расходиться, будто – тьфу! – публика после спектакля. Мне майор предложил идти с ними, но я отказался, особенно не раздумывая, – не мог видеть эту рожу. Какое-то время по-дурацки торчал на поляне, где людей становилось все меньше и меньше, совершенно не представляя, что же теперь делать. Тут ко мне и подошли двое, судя по ухваткам, кадровые, с пехотными эмблемами в петлицах – один моих лет, с винтовкой и противогазной сумкой через плечо, а второй лет на пять постарше, с кавалерийским карабином и двумя треугольниками в петлицах: командир отделения, по тогдашней терминологии, комотд (или, как солдаты по-свойски говаривали в отсутствие командиров, попросту «комод»), оба без головных уборов. Молодой сказал:

      – Давайте вместе, товарищ старший лейтенант? Коли уж пограничник, места эти знаете…

      И мы пошли втроем. Молодого звали Тарас, а комотда – Василий. Особенно мы не разговаривали – так, поначалу. Оба не без осторожности интересовались, что я, как командир Красной армии да вдобавок пограничник, человек, информированный побольше простой пехоты, обо всем происходящем думаю и как, по-моему, события будут развиваться дальше (оба были белорусы, хотя и не из этих мест). Я отвечал тоже с некоторой осторожностью: по-моему, все немецкие успехи объясняются коварной внезапностью удара, и, вне всяких сомнений, вскоре развернутся наши главные силы и выметут врага с нашей земли поганой метлой. При моих последних словах они переглянулись, как мне показалось, иронически, и комотд проворчал:

      – Вторую неделю разворачиваются, знать бы только – где…

      Слова его и тон мне не понравились. В другое время я бы его как следует распек за такие настроения, но время и место были неподходящие.