Человек из очереди. Шиллинг на свечи. Джозефина Тэй

Неужели даме нельзя спокойно достать сумку? Обязательно надо ее пихнуть!

      Но человек, к которому были обращены эти слова, остался глух и нем. Голова его свесилась на грудь, и негодующий взгляд женщины уперся в верхушку его мягкой фетровой шляпы. Она фыркнула, резко отвернулась от него, шагнула к окошечку и выложила деньги, которые перед этим так долго считала. В тот же момент мужчина неожиданно осел на колени, так что стоявшие за ним едва не попадали, и тут же медленно повалился вниз лицом.

      – Да ему плохо, – произнес кто-то, но с места не сдвинулся ни один. В наши дни инстинкт самосохранения, призывающий ни во что не вмешиваться, находясь в толпе, стал столь же ярко выраженным, как общеизвестное свойство хамелеона в минуту опасности менять окраску. Может, кто-нибудь его знает? Но нет, таковых не оказалось. И все-таки нашелся человек – то ли более сознательный, то ли с большим чувством ответственности, – который решился подойти к упавшему, чтобы оказать помощь. Он уже наклонился было к нему, но замер и вдруг отпрянул, будто его укусили. Трижды над толпой прозвучал истерический женский крик – и пыхтящая напирающая очередь внезапно застыла в полной неподвижности.

      Тело мужчины осталось одиноко лежать на мостовой, отчетливо видное в ярком круге электрического света, падавшего с крыши театра. И тот же безжалостный свет холодно блестел на маленьком серебряном предмете, косо торчавшем из серого твидового пальто.

      На рукоятке кинжала.

      Полицейский, утихомиривавший очередь, появился даже прежде, чем кто-то вспомнил о полиции. При первом же женском вопле он поспешил от хвоста очереди. Он знал: так кричат лишь в одном-единственном случае – при виде внезапной смерти. Полицейский постоял, огляделся по сторонам, потом склонился над телом, осторожно повернул к свету голову, вернул в прежнее положение и, выпрямившись, проговорил, обращаясь к человеку в окошечке:

      – Вызовите скорую и позвоните в участок.

      Потом обвел несколько ошарашенным взглядом всю очередь и спросил:

      – Кто-нибудь знает этого джентльмена?

      Нет: заявить о своей хотя бы отдаленной причастности к тому, кто сейчас тихо лежал на мостовой, желающих не нашлось.

      Позади этого человека стояла солидная супружеская чета, видимо, из пригорода. Сквозь тихие стоны женщина монотонно повторяла одну и ту же фразу:

      – О, Джимми! Поедем домой! Скорее поедем домой!

      По ту сторону турникета толстая женщина будто окаменела; ее рука в черной нитяной перчатке сжимала вожделенный билет, а она, судя по всему, и не помышляла о том, чтобы скорее занять место. «Человека убили!» Эта новость облетела очередь с быстротой пламени, охватывающего сухой подлесок. Толпу завертело и закружило, одни старались поскорее отойти подальше от того, что вконец испортило им все удовольствие; другие, наоборот, пробивались вперед, чтобы увидеть все своими глазами; третьи негодующе боролись за то, чтобы удержать свое место в очереди,