Белое пламя дракона. Илья Крымов

набалдашником пульсировал внутренним светом. В глазах волшебника пылал огонь чистой магии – синий, с прорезающимися бирюзовыми лепестками, а вокруг него по воздуху водили хоровод вспыхивающие тайнописные знаки: руны, литеры, глифы и иероглифы.

      Бейерон поднялся с места:

      – Я, Бейерон из дома Карторенов, принимаю твою клятву, маг Тобиус!

      Магические знаки смазались и, слившись в единый поток света, ударили отрекшегося короля в грудь – тот даже не покачнулся, лишь волосы его немного взъерошились, как от налетевшего ветерка.

      – Клятва дана и принята, сир.

      В посветлевшем чертоге стало легко рассмотреть бледное лицо генерала Бальдена со встопорщенными усами.

      – Ахоговщина, – пробормотал военный, хмурясь.

      – Я распоряжусь, чтобы вам подыскали более-менее чистые покои, чар Тобиус.

      – Благодарю, сир, но я лучше пока попользуюсь гостеприимством господина Бэйна.

      – Как пожелаете. Кстати, за ужином я часто собираю вокруг себя некоторых друзей из местных, на эдакий маленький совет. Отныне и вы, чар, должны присутствовать. Вместе мы подумаем о делах, в которых пригодилась бы ваша помощь.

      – Непременно, сир.

      Вскоре маг покинул замок и вновь оказался на зарождающейся летней жаре. Стоял юн месяц, как-никак молодой, но горячий. Дорога пересекала западную, прилегавшую к замку оконечность деревни с севера на юг и шла мимо замковых врат за околицу, через засеянные поля. Она огибала небольшие холмы и, судя по уже знакомому свежему ветерку, вела к реке либо озеру. Лес обступал деревню кольцом, но на расстоянии достаточном, чтобы люди могли возделывать поля.

      Рабочий день был в разгаре, деревня пустовала, вокруг царила разморенная тишина. Волшебник направился к трактиру.

      – Добрый человек, постой, пожалуйста! – Старик, присматривавший за ребятней, подался вперед, подслеповато щурясь. – Не скажешь ли, сколько мне еще жить осталось?

      – Нет, – качнул головой Тобиус. – Я этого не умею. Но судя по цвету кожи, глаз, судя по рукам и дыханию, вы вполне здоровы для своего возраста и в ближайшем времени можете не ждать Молчаливого Фонарщика[6].

      – И то славно! – хрипло рассмеялся старик. Он вынул из-за пазухи трубку и стал набивать ее табаком. – Сядьте, отдохните со мной, уважаемый. В жизни всегда надо уметь остановиться и перевести дух, да.

      Волшебник пожал плечами и сел рядом на скамейку, являвшуюся цельным куском толстого древесного ствола.

      – Курите?

      Тобиус достал из сумки свою трубку, длинную, тонкую, сделанную из белой керамики, с вылепленным на чаше портретом его самого.

      – Чудная трубка у вас, чар, – хмыкнул дед, протягивая мешочек с табаком.

      – У вас тоже непростая.

      – Трофейная.

      Трубка у старика была действительно знатной – массивная чаша из цельной аримеадской пенки, вырезанная в виде мужской головы с завитой бородой, горбатым носом и в пышной чалме со скошенным

6

В Вестеррайхе и некоторых прочих частях Валемара персонификация смерти представляется людям как фигура в черном балахоне, сжимающая костлявыми пальцами шест, на котором висит одинокий фонарь. Души умерших следуют за светом этого фонаря во мраке и попадают туда, куда им до́лжно попадать.