И опять Пожарский 7. Андрей Шопперт

крутанулся на этой ноге, и со всей силы ребром ладони заехал Плещееву по левому уху. После чего вырубил окончательно поднимающегося стрельца и коленом успокоил второго. Огляделся. Никто больше на него не нападал. Только давешний дьяк прятался в углу, изображая брошенную на лавку кучу тряпок.

      – Видаком будешь, что вор Ивашка грамоту Государя-императора порвал и вопреки указу Государя мзду с меня требовал! – выхватил дьяка на центр горницы Епифан.

      Тот закивал и начал что-то блеять про самоуправство.

      – Ты, крапивное семя, сейчас сядешь и всё это опишешь в грамотке, а я пока воеводу с собой заберу. Как напишешь, приноси на пристань. Там ждать буду, – сотник встряхнул Плещеева, и, уперев ему, кинжал в бок, поволок вниз по лестнице.

      Он и не помнил, как добрался до своих. Только, сунув голову в воду, чуть успокоился. Посовещались со старшими на лодьях. Решили пока подождать. Воевода уже не гавкал, сидел, кровавую юшку из носа по бороде размазывая, у, наполовину вытащенной из реки, лодьи, и глазами только зло зыркал. Дьяк пришёл не один. С пятью десятками стрельцов пришёл и с товарищем воеводы Ярлыковым Иваном Ивановичем.

      – Кто вы и почто разбой творите? – громко начал второй городовой воевода, но Епифан видел, что успел он о случившемся дьяка расспросить. И теперь не знал Ярлыков как себя вести. Не знал кто эти люди в одинаковых необычных кафтанах болотного цвета. Не знал по силам ли тюменцам одолеть семь десятков вооружённых невиданными им мушкетами пришлых. Не знал что делать.

      – Вор Ивашка Плещеев сейчас грамоту Государя порвал и мзду требовал с товара, что по наказу князя Пожарского мы привезли на продажу, хотя в грамоте указано, что торговать бы должны беспошлинно, и что в случае поборов неправедных виновного надо в железа имать и в Разбойный приказ в Москву доставлять, – Епифан шагнул вперёд и протянул воеводе разорванную надвое грамоту, со свисающей с одной половинки восковой печатью.

      Кончилось всё более-менее мирно. Вид грамоты и имя князя Пожарского пыл тюменцев охладили. И расторговались хорошо. Почитай все меха, что на руках были у местных, перекочевали к миассцам. Десяток мешков полных набили мягкой рухлядью. Так и понятно, население Тюмени тысчи полторы и всем и посуда железная нужна и ткань отменная и прочие чудеса миасские. Плещеев прощения у сотника просил и в знак примирения дорогую турскую саблю преподнёс в позолоченных ножнах со вставками бирюзы. Так и кинжал персидский, что в драке достался Епифану за ним остался. Забоялся воевода его назад требовать. Жаль без ножен он.

      Из Тюмени выплыли пятого июня. Вода в реке уже спала, и подниматься против течения было не тяжело. Берега в основном были безлюдны, только один раз за седмицу встретились с татарами, что привели пару десятков коней на водопой к реке. Только, увидев три большие лодьи и несколько десятков вооружённых русов, те поспешили убраться подальше от берега. А вот на следующий