Растяпа. Подруга для председателя. Анатолий Агарков

ту. Мне определённо нравился новый родительский дом, который они построили и благоустроили, пока служил на границе. Как-то у меня будет в общаге?

      Чувствуя, что мысли о новой жизни развеселили, почти успокоился после спора с отцом – никак не хотел отпускать меня старый вечером на электричке в Челябинск. Строил планы – заночую в Шершнях у сестры, а утром в ЧПИ. А он – нет, утром поедешь на автобусе. Мы заспорили. Потом я согласился – ладно, будь по-твоему. Подумал – запрусь на учёбу в институте и пропаду с родительских глаз на полгода. Пусть хоть этот вечер будет нашим. Вспоминали с ним Ханку….

      Когда наутро вышли в гараж к отцову «Запорожцу», презентованному инвалиду войны государством, подумал – холодно, не заведётся машина. А она завелась и весело побежала вперёд по заснеженной дороге. Я увозил с собой ощущение домашнего покоя и уюта, о которых с надрывом мечтал долгие годы службы.

      Дребезжа и подпрыгивая на каждой рытвине, «Запорожец» въехал в Южноуральск. Я поглядывал в окно на двухэтажные дома – они мне почему-то казались ненастоящими. Южноуральску не хватало масштабов, и потому дома его и улицы выглядели декорацией. На автобусной станции толпа народа. Взглянул на отца и укоризненно покачал головой – вот и приехали!

      – Посиди немного, – он оптимистично двинулся к кассе.

      Скоро вернулся с билетом, вложенным в красные корочки удостоверения инвалида войны, объявил:

      – Место двадцать пятое.

      Я постарался не улыбнуться.

      – Спасибо.

      В автобусе моё место оказалось рядом.… С кем бы Вы думали?

      Вот и скажите, что судьбы нет – всё происходит по воле случая. Хрен там! Она есть – всё предначертано на Небесах задолго до исполнения на Земле. Ведь мог же вчера уехать на электричке в Челябинск – мог, но не уехал. Судьбе было угодно посадить меня в автобусное кресло рядом с бывшей подругой, из-за которой начались все мои злоключения – драка с бандитами, бегство в пещеру, служба и только через три с лишним года возвращение домой. И надо же было встретиться!

      В первый момент растерялся – Господи, ты-то почему здесь (я не про Господа)? Два часа ехать с тобой, когда мы уже однажды на всю жизнь расстались. О чём говорить? Как я был облапошен и брошен? Впрочем, нет, помнится, я её бросил.

      – Здравствуй, Надя, – сказал, чувствуя себя стервецом.

      – Господи, ты ли это?

      – Как видишь.

      На мне был бушлат с бескозыркой, клёши и флотские ботинки на высоком венском каблуке. На коленях чёрный портфельчик с якорем на язычке – дембельский саквояж.

      Автобус урча покатил по городу.

      – А я и не знала, что ты служил во флоте. Совсем вернулся?

      – Да, вот еду в институт восстанавливаться.

      – Да ла-а-адно! Впрочем, ты ведь у нас очень умный – ни как твой сват.

      Колька служил морским пехотинцем где-то под Владиком.

      – Вы переписываетесь?

      – Только осталось.

      – Замужем?

      – Нет.

      – Что со Стахориком?

      – Убил его Колька. Толпой подловили, избили и бросили под автобус. Потом водителя судили – чуть срок нахаляву не схлопотал.

      Я замолчал – вон оно как!

      За окном мелькали последние дома города перед выездом на трассу. Мне захотелось его открыть, высунуться и заорать – помогите, люди! прошлое догоняет!

      Но я спросил:

      – Ты, правда, веришь, что он убил?

      – Наивный, – сказала Надюха. – Твой сват на всё способен.

      Господи, кого она из себя корчит – престарелую тётю, много повидавшую в этой жизни?

      – Где твой ребёнок?

      – А что? – ощетинилась Надя.

      – Да нет, ничего. Просто думаю, что маленькие дети должны жить с родителями.

      – Ты посмотри на него – какой правильный! Давай, женись, и заберём малыша из детдома.

      – И ты, не любя, пойдёшь за меня?

      – Пойду – вон ты какой красивый: ленты в якорях, а грудь, наверное, в медалях.

      Я напрягся, себе шепнул – дыши, не психуй, думай головой, а не нервами.

      Взгляд мой был смертельно холоден:

      – Слушай, а мне это надо?

      – А помнишь, говорил, что любишь? Ромео из себя изображал. А оказалось – ты такой же поддонок, как и твой сват.

      Я смотрел на неё с патрицианским презрением к нижеползающим:

      – И ты уверена, что это правда?

      – Да, это неправда, – спокойно сказала она. – Из вас двоих я любила только его.

      – А теперь, я вижу, добилась аттестата зрелости в житейских науках, и готова пойти за кого угодно – даже за меня, недостойного.

      – Все вы сволочи, – сказала Надюха и тихо заплакала.

      – Я тебя утешать не собираюсь, – не знаю, почему сказал я. – Это всё равно, что говорить сковородке, что у неё дно закопченное.

      Надежда завелась сильнее.

      – Меня