Колхозное строительство 5. Андрей Шопперт

Да, мне он нужен столь.

      Help!

      Эй!

      When I was younger, so much younger than today

      Я был намного младше, младше, чем теперь.

      I never needed anybody's help in any way

      И я представьте не нуждался в помощи ни в чьей.

      But now these days are gone, I'm not so self-assured

      Теперь ушёл тот день, да и мой пыл прошёл.

      Now I find I've changed my mind

      Всё забыв и дверь открыв,

      I've opened up the doors

      Я всем открыл её.

      Нда. Зрители взревели вслед за последним аккордом, и не утихали пару минут. Это чего ж такого надо спеть, чтобы переплюнуть эту песню? Да ещё и зная, что за тебя болеет меньше трети аудитории.

      – Папа Петя, ты пальцы скрести и не отпускай.

      – Ох, Маша, боюсь. Ну, ни пуха.

      «Крылья» тоже встречают рёвом, визгом, завываниями. Свои болельщики – чтобы поддержать, чужие – чтобы освистать. Шумомеру всё равно. Он показывает даже на два децибела больше, чем горящая на цветном экране цифра 73. Вот цифра исчезает, и на экране появляется пара мультяшных героев: мальчик и девочка кружатся в вальсе. Потом девочка исчезает на экране и появляется на сцене. Это Мишель Мерсье. Она словно не замечает, что танцует одна. Мальчик на экране кидается к ней, но натыкается на преграду – сам экран. А девочка продолжает танцевать. И тут вступает Градский.

      Дом мой достроен,

      Но я в нем один.

      Хлопнула дверь за спиной

      Ветер осенний стучится в окно

      Плачет опять надо мной.

      Поёт на английском, естественно:

      My house stands completed,

      But I’m here alone.

      Doors slam behind me in vain.

      Autumn wind knocks on the window

      Mourning me over again.

      А дальше вступает Маша-Вика – и голос у неё не хуже, чем у Витаса. Плюс пятьдесят лет работы с этим голосом.

      Ночью гроза,

      А на утро туман.

      Солнце остыло совсем.

      Давние боли

      Идут чередой.

      Пусть собираются все.

      А дальше… 200 тысяч зрителей ожидали чего угодно, но только не этого: А-А-А-А! Стадион замер. Это был шок – настолько высок и силён был голос.

      Потом был второй куплет. Посредине его предусмотрена небольшая остановка, и зрители ждали, что вот опять это А-А-А-А – но нет, опять слова:

      Это судьба, а судьбу не могу

      Я ни о чем просить.

      Только я знаю, как после меня

      Станут ветра голосить

      This is my fate, and I can’t ask my fate

      For anything on this day.

      Only I know that after I’m gone,

      Cold winds will wildly wail.

      И опять мёртвую тишину ночи пронзает тонкий девичий голосок: А-А-А-А.

      Случилось! Случилось то, чего Пётр и боялся – сорвала на самом верху. Никто из зрителей не заметил, да ещё Сенчина подхватила. Не так высоко, но было уже всё равно – стадион визжал сам. Минуту, другую. Все – и битломаны, и люди, приехавшие со всего мира, чтобы поддержать «Крылья». Русские, французы, американцы. И только бился на экране мальчик, и одна танцевала не замечающая этого Мишель. Даже стоящие чуть ниже сцены на своей стороне четверо ливерпульцев визжали. Сила искусства.

      Победили