Криминальные гастроли. Николай Леонов

не на них, а на фактах, которые он, Гуров, ему раздобудет. Но порядок есть порядок, и хочется тебе эти выводы писать или нет – никто тебя, простого оперативника, не спрашивает, но зато требует, чтобы написаны они были по всей полагающейся им форме. Даже если ты – полковник и «важняк».

      Все – и городская духота (от которой не спасал даже настольный вентилятор), и тягучие мысли, и необходимость бумажной работы навевали на полковника скуку и лень. А поэтому Гуров больше сидел и думал о рыбалке, о скором отпуске – о чем угодно, но только не о выводах и агентурных донесениях. Вдруг в кабинет быстрым шагом вошел его напарник и единомышленник Станислав Крячко. Лев Иванович встрепенулся и потянулся, расправляя затекшие от долгого неподвижного сидения плечи, спину и поясницу, и угрюмо ответил на бодрое приветствие друга:

      – Как тебе, Станислав Васильевич, удается в любую погоду оставаться бодрым и активным? Я тут с самого утра сижу и никак не могу сосредоточиться и понять, что же я тут такого понаписал в агентурной записке, согласно устному сообщению своего агента Васьки Шмаровоза, а ты ласточкой летаешь в такую жару, и тебе хоть бы что – свеж как роза в майский день.

      Крячко рассмеялся и бодро ответил:

      – А оттого я и весел, и бодр, Лев Иванович, что не сижу в душном кабинете, а бегаю, как тот верблюд из анекдота. И чем быстрее бегу, тем бодрее ветерок обвивает – мне и хорошо, прохладно.

      – Смотри, не замерзни, – с досадой буркнул Гуров. А досадно ему было из-за того, что Крячко легче него переносил и жару летом, и холод зимой. Такой уж у его был организм, у этого гуровского напарника и друга.

      – Не кипятись, Гуров, я тебя сейчас утешать буду, – пообещал другу Крячко и сел за свой стол, предварительно бросив на него папку с какими-то бумагами. – Помнишь ли ты, что у моей Наташи в этом месяце день рождения, или от жары у тебя совсем все мысли и память расплавились?

      Гуров в задумчивости почесал затылок:

      – Вроде бы как Маша мне что-то такое говорила на днях…

      – Ну, хоть Маша у тебя пока еще провалами памяти не страдает, – хохотнул Крячко. – А потому уже в следующее воскресенье мы приглашаем вас, уважаемый Лев Иванович, с супругой естественно, к нам на дачку на шашлычок и коньячок, как это принято сейчас говорить.

      – Крячко, пить в такую жару коньяк – это значит приблизить себя к инсульту, – наставительным голосом изрек полковник Гуров. – Хотя дачка – это хорошо. Мы вот с Марией все никак не соберемся…

      Лев Иванович не договорил, потому что к ним в кабинет словно цунами ворвался оперуполномоченный Центрального района столицы Иван Береговой по прозвищу Умереть – не встать. Прозвища у оперов – дело обычное, и давались они чаще всего или по фамилии оперуполномоченного, или по какой-либо особенности внешности или характера оного. Особенностью Берегового была его привычка вставлять в свою и без того заковыристую речь выражение «умереть – не встать».

      В глаза, конечно же, Берегового так никто не называл. Не принято