Ни слова больше!. Карен М. Макманус

к которой имеет самое непосредственное отношение. В данном случае жертва – ее бывший учитель. Бринн, ты готова познакомить нас с делом Уильяма Ларкина?

      Серьезно? С места в карьер?

      – Конечно, – говорю.

      Открываю ноутбук и чувствую на себе взгляд Рамона поверх очков.

      – Теперь и стажеры предлагают сюжеты? – спрашивает он низким, хорошо поставленным голосом.

      Нервно сглатываю, а Карли произносит:

      – У нас не иерархическая организация, Рамон. Идеи могут поступать от кого угодно, и лично я приветствую инициативу. Прошу, Бринн.

      – Хорошо, – говорю. Десять секунд назад голос так не дрожал. «Расслабься, – приказываю себе. – Ты же тренировалась накануне». – Думаю, никто не представит Уильяма Ларкина лучше него самого.

      Нажимаю клавишу, на экране оживает видео. Мой бывший учитель, в белой рубашке и неизменном лимонном галстуке, улыбается в камеру.

      «Мне нравилось работать в школе Элиота, – говорит он, откидывая со лба прядь вьющихся темных волос. – Но Сент-Амброуз – это нечто особенное. Школа серьезно нацелена дать детям из всех слоев общества образование высочайшего класса».

      Я останавливаю видео и говорю:

      – Уильям Ларкин записал это интервью для кабельного телевидения Стерджиса в марте две тысячи восемнадцатого года. Месяцем позже, двенадцатого апреля, его нашли мертвым в лесу позади Сент-Амброуза.

      Жму на кнопку, и на экране появляется коллаж из фотографий. Официальное фото мистера Ларкина из школьного архива, групповой снимок нашего восьмого класса и несколько других, где учитель помогает мистеру Соломону тащить тяжелый пакет с удобрениями, раскладывает чили по тарелкам во время благотворительного ужина в школе, обслуживает стенд на городской книжной ярмарке.

      – Уильям Ларкин пользовался огромной популярностью, его любили все ученики без исключения. Он был…

      – Неизвестно кем, – вставляет Рамон д’Артуро.

      В зале наступает гробовая тишина. Я моментально краснею.

      – Простите? – переспрашиваю. Пальцы инстинктивно тянутся к браслету, нащупывают знакомые подвески.

      – Рамон, – сдержанно вступается Карли, – сейчас очередь Бринн.

      – Извини, что перебил, – невозмутимо продолжает Рамон, – только мы теряем время. Давайте по существу.

      Он встает, берет маркер и пишет на доске большими буквами прямо по застывшему лицу мистера Ларкина: «КОМУ ДО НЕГО ДЕЛО?»

      У меня отвисает челюсть, а Карли говорит:

      – Бринн как раз об этом и говорила.

      – Она говорила о том, каким он был хорошим учителем, – уточняет Рамон. – И это замечательно. Только обычно в подобных случаях мы имеем дело с безутешной семьей, которая жаждет докопаться до правды. С родителями, которые могут рассказать о детских годах жертвы, с женой или подругой, которая лишилась любви всей жизни. Еще бывают братья или сестры, подозревающие никогда не нравящихся им приятелей, и прочее. А как обстоят дела с Ларкином? – Он пожимает плечами. – Труп опознал