Амурская сага. Александр Ведров

Из метелок иногда готовили кисти, хвостики которых обколачивали молотком для ровности и гладкости побелки стен. Заменить бы те дикоросы на хлебные поля с налитыми золотистыми колосьями, и с голодными кошмарами можно было расстаться навсегда. Будет так или не будет, но затем и шел упрямый караван на восток, навстречу восходящему солнцу. А пока по степям свободно бродили непуганые стада диких коз, которых устраивал дикий злак; диковинные дрофы – птицы с длинными шеями и сильными ногами, родственные журавлю. Мяса хватало вдосталь, да и лошади по сухим неразбитым дорогам двигались легко и сноровисто.

      Красноярск располагался на красивом возвышении. Енисей, рвущийся к океану с горных скатов, перед городом раздваивался двумя протоками, образуя гряду живописных островов. На левом берегу вершина горы Чёрная сопка отливала на солнце темной яшмой. Близ дороги Афонтов яр горел красным песчаником, надоумив основателей назвать город по той яркой природной достопримечательности. Обоз тянулся по улицам с деревянными тротуарами. Город хорошо спланирован, опрятен и с большим центральным парком. А как вышли обозники к Рождественскому собору, так обомлели от видения, шапки и картузы поснимали с голов, истово крестясь и кланяясь. Величав и божественен был собор, хранящий икону Рождества Богородицы; такого боголепия не доводилось видеть раньше.

      В августе подошли к Иркутской губернии – опорному краю империи на востоке. Снова тайга, но оказалось, что тайга тайге рознь. Эта, открывшаяся путникам на просторах Восточной Сибири, дышала иной жизнью, где все было величественно и по-настоящему, сурово и одновременно приглядно. Опять малопроезжие дороги, гористые и затерянные в складках местности, то с крутыми спусками, где только держись, чтобы не понесло под уклон, а то с затяжными подъемами, которые надрывали и выматывали силы людей и животных. Эта местность глубоко впала в сознание Антона Павловича Чехова в его путешествии на Сахалин: «От Красноярска до Иркутска всплошную тянется тайга. Что и кто в тайге, неизвестно никому… Даже жутко делается».

      Другой приметой тамошних мест стали частые встречи с партиями колодников, которых вели пешими этапами на каторгу или в знаменитые иркутские централы. Встречались и женские партии осужденных. Каторжники, закованные в кандалы, своей угрюмостью и отрешенностью, бренчанием цепей и неуклюжей походкой производили на переселенцев тягостное впечатление. Арестантские партии шли под конвоем омываемые дождями и обдуваемые ветрами, без всякого прикрытия от предстоящих холодов. В селеньях охранники назначали некоторых из арестантов для сбора милостынь, тем и существовали. Сибирь была большой тюрьмой и местом ссылок. В девятнадцатом веке ссыльные составляли основной контингент сибирских переселенцев.

      Глядя на арестантов, переселенцы ощущали себя едва ли не счастливыми людьми, ведь они имели главное – свободу распоряжаться судьбой, и не для них сооружен зловещий Александровский централ, что под