Умм, или Исида среди Неспасенных. Иэн Бэнкс

гда легкие тучки, накрывшие равнину и отдаленные холмы, того и гляди разразятся громом, а от каменных стен и голых утесов вот-вот повеет ласковым прогретым воздухом – стоит только подойти поближе. Мы с моим родным братом Алланом заигрались на опасном удалении от фермы и в столь же опасной близости от шоссе: выслеживали кроликов на полях и рыскали по кустам в поисках птичьих гнезд, но все без толку. Мне тогда стукнуло пять лет, Аллану – семь.

      В тот день нам и попалась на глаза эта лисица: она лежала в свежескошенной траве под живой изгородью, тянувшейся вдоль раскаленного солнцем асфальта, по которому неслись легковые машины и тяжелые грузовики.

      Зверек не двигался; на мордочке запеклась кровь. Аллан ткнул палкой в рыжий бок и заявил, что лиса давно сдохла, а я все смотрела, смотрела, смотрела – и убеждалась: она еще оживет. Сделав шаг вперед, я нагнулась, подняла ее с земли, прижала к груди и зарылась носом в мех.

      Аллан брезгливо фыркнул: всякий знает, что у лисиц полно блох.

      Но я чувствовала токи жизни, которые пронизывали и меня, и этого зверька. Во мне росло какое-то напряжение, ничем не напоминавшее сдерживаемую злость: оно проклюнулось, пустило ростки, зацвело, а потом хлынуло наружу, сверкнув ослепительным лучом бытия.

      Животное вздохнуло и шевельнулось у меня в руках.

      Через мгновение лиса уже заворочалась, и я опустила ее на прежнее место; она поднялась на ослабевшие лапы, вздрогнула и, с трудом ворочая головой, огляделась. При виде Аллана рыжая тявкнула и тотчас одним прыжком скрылась в канаве под живой изгородью.

      Аллан, готовый зареветь (даром что мальчишка, да еще на два года меня старше), в ужасе вытаращил глаза. На скулах, под ушами задергались мышцы. Выронив палку, мой брат с дикими воплями бросился по колючей стерне в сторону фермы.

      Я осталась одна – в неописуемом восторге.

      Позже, много позже, оглядываясь на тот яркий миг детства с высоты более зрелого возраста, я во всех подробностях (так мне казалось) припомнила поднятую из травы лисицу и в тревоге задумалась: если мне присущ такой Дар, действует ли он на расстоянии?

      … Головокружение отступило, перевернутая страница ровно улеглась на прочитанную. Дар памяти, который доступен всем и, конечно же, действует на расстоянии, вернул меня к настоящему и, хотя тогда это было мне невдомек, положил начало моей собственной истории.

* * *

      Пора представиться: мое имя – Исида. Обычно меня называют Айсис или просто Ай. Я – ласкентарианка.

* * *

      Начну по порядку – с того дня, когда мой дед Сальвадор, наш Основатель и Блюститель, получил письмо, давшее толчок разнообразным событиям, о которых я собираюсь здесь рассказать: это был первый день мая 1995 года, и все члены нашего Ордена уже вовсю готовились к Празднику любви, приходившемуся на конец месяца. Праздник этот, отмечаемый раз в четыре года, был чреват – для меня одной – особыми последствиями, которые не давали мне покоя; по этой причине я испытывала только облегчение и совершенно не печалилась оттого, что мне предстояло выйти за пределы Общины и совершить еженедельный поход в Данблейн, точнее, в тамошний собор, известный своим органом фирмы «Флентроп».

      Наша обитель находится в излучине реки Форт, в нескольких милях от города Стерлинга, выше по течению. Река, возникающая из слияния мелких ручьев у самого Аберфойла, петляет, будто коричневый шнурок, случайно оброненный Создателем на древние пойменные земли, образующие восточный бок узкой шотландской талии. Русло изгибается и вьется в причудливых ужимках, то поворачивает назад, то рвется в сторону, соединяя низину Гарганнок на юге с длинной безымянной грядой приземистых, поименованных по отдельности холмов на севере (мне милее всего возвышенность Слаймабэк – одно название как звучит!); река, постепенно расширяясь, протекает через Стерлинг и змеится дальше, до Аллоа, где становится полноводной, как море.

      В наших краях река достигает изрядной глубины, но не подвержена действию приливов; когда нет дождей, течение ровное; вода частенько становится илистой, но русло при всем том неширокое – любой мальчишка добросит камень с одного скользкого, заросшего тростником берега до другого.

      Возвышенный мыс, на котором мы живем, зовется Верхне-Пасхальное Закланье. Особняк, сооруженный в викторианскую эпоху, фермерский дом, сложенный еще раньше, надворные постройки, сараи, навесы и оранжереи, а также многочисленная заброшенная техника, в которой при необходимости можно устроить спальню, склад или парник, – все это хозяйство размещается на одной половине из пятидесяти с лишним акров, ограниченных речной излучиной; вторую половину занимают два выпаса для коз, обнесенный стеной яблоневый сад, сосновый лес, лиственная роща, а на самом берегу, где старинное имение спускается к воде, среди илистых впадин привольно разрослись травы, кусты, камыши и гигантский бурьян.

      В Общину можно попасть с южной стороны, по железному арочному мосту, на двух главных опорах которого просматривается неопознанный герб и дата: 1890. Когда-то по мосту свободно ездил трактор (сама видела фотографии), но теперь деревянное перекрытие сильно прогнило, а кое-где сквозь изъеденные балки даже виднеются